Дальше Орловский перечислил адреса, знакомые каждому жителю Ярославля. Он прекрасно понимал, что его обращение слушают и немцы, и адреса сборных пунктов тут же будут им известны. В каждом из них Орловский организовал охрану — небольшие отряды, способные справится с патрулями и вооруженными группами численностью до десятка человек. Разумеется, следовало учитывать, что немцы направят по адресам и более крупные силы, однако Орловский заранее разместил разведчиков на возможных путях следования немецких и румынских войск из казарм и наметил места для засад.
Закончив обращение, Орловский положил трубку радиостанции. Печатные экземпляры ночью расклеивали по всему городу. Сегодня же будет ясно, дадут ли они эффект.
Орловский поднялся и подошел к окну. «Маус» с открытым люком стоял в центре площади, в нем уже обосновались партизаны, изучая захваченную технику. Инструктором у них был заряжающий — ему повезло, при взрыве гранаты, заброшенной через люк, он получил небольшое осколочное ранение, и теперь пел как канарейка, рассказывая о чудо-танке. Казалось, заряжающий восхищается немецким оружием вне зависимости, в чьих оно руках. Четыре «Льва» из группы полковника Ковалева заняли позиции по углам площади, откуда можно было простреливать близлежащие улицы. Немцы пока не шли на штурм потерянного здания, но сомневаться в том, что они его предпримут, не приходилось. Что ж, их готовы тут встретить.
Раздался громкий орудийный выстрел, и сквозь задрожавшее стекло Орловский увидел, как из дула захваченного «Мауса» показался дым. Отлично, партизаны уже освоили стрельбу из трофейного оружия. Насчет точности у Орловского были сомнения, но факт того, что самый грозный немецкий танк будет вести огонь в сторону противника, воодушевлял.
— Товарищ командир, вас к телефону! — позвал его связист.
— Кто?
— Донесение с мест.
Орловский взял трубку. Он слушал как обычно, с непроницаемым лицом — никто никогда не мог догадаться, какие известия достигли уха старого партизана, пока он сам не сочтет нужным сообщить о них. Так было и в этот раз. Закончив разговор, Орловский с минуту помолчал, а затем распорядился немедленно созвать штаб. Когда все собрались, Орловский сказал:
— Немцы взяли заложников.
Лица присутствующих сделались каменными. Да, в Белоруссии практика уничтожения целых деревень за одно подозрение в помощи партизанам была обычным делом, но здесь… здесь пока что до такого не доходило.
— Мы знали, что это возможно, — продолжил Орловский. — Модель известен своей жестокостью к местным. Главное сейчас — выяснить в точности, что именно происходит, и на основе этого разработать план.
— Какие требования? — спросил начштаба отряда.
— Сегодня к двенадцати часам все восставшие должны сложить оружие. Иначе они будут расстреливать каждый час по пятьдесят человек.
— Значит, у нас есть пять часов.
Ордовский кивнул.
— Да. Пять часов или даже меньше — нет полной уверенности, что немцы будут соблюдать свои же условия.
Партизан сделал короткую паузу.
— Разумеется, о прекращении борьбы не может быть и речи. Если мы сложим оружие, погибнет еще больше людей. Прошу, какие есть предложения по организации операции по спасению заложников.
— А что с общим планом? — спросил Олег Гордеев, командир отряда, захватившего бывшее здание обкома и организовавшего его оборону. — Он остается прежним?
Орловский недолго помолчал.
— План меняется, — ответил он. — Мы с самого начала знали, что наша борьба имеет шансы на успех только в том случае, если нас поддержат люди. Модель хочет нанести удар в самое сердце этой поддержки. Мы должны показать, что жизнь людей для нас — самое важное. Освободив заложников, мы поднимем авторитет восстания. Я скажу больше — возможно, сейчас наступает решающий момент во всей операции.
— А если они погибнут? — спросил Олег. — Мы не можем гарантировать успех. Даже при самых умелых наших действиях у немцев может быть достаточно времени чтобы всех расстрелять.
Орловский кивнул.
— Обсудим, как это предотвратить.
Глеб Егоров служи в полиции последние два года.
Он старался быть незаметным, форму снимал сразу, аак приходил домой — хранил ее в прихожей, там и переодевался, чтобы к родным выходить уже в гражданской одежде. Никогда никому ничего не рассказывал, и на расспросы не реагировал.