Плацдарм

Одни решили умереть тут, не сходя с места, другие, почти не оказывая сопротивления, помчались в сторону кряжа, сминая на пути собственные тылы.

Безумными, расширившимися от страха глазами смотрел теперь Лыков на происходящее. Случилось то, чего он так боялся. Разгром землян не просто придал новые силы шаркаанам, но отнял силы у союзников Октябрьского гарнизона.

— Я думаю, нам следует уходить… — тихо, но решительно произнес Адай.

— Я не брошу Ильгиз! — рявкнул в ответ Лыков.

— Госпожа сама позаботится о себе, она по заслугам носит булаву танши.

— Если ты попадешь в плен, она прикажет снять с нас кожу, — потупился Фариг.

Лыков помотал головой. Ибо и в этом мире, да и в его родном нет ничего более позорного для полководца, чем бросить свои войска при поражении. Даже поражение и плен можно пережить, но трусость и предательство убивают удачу раз и навсегда…

И тут появился гонец. Он задыхался от волнения и почти пластом упал у ног коня Лыкова.

— Танкхен, скорее! — прохрипел. — Госпожа, она… она…

Глаза его были широко раскрыты, и в них отражался ужас.

Когда Лыков подлетел к походному шатру, первой его мыслью было, что убийца проник в святая святых и ударил в спину. Но тут он увидел жалко всхлипывающего дряхлого старца-шамана и жмущихся у входа бледных, как смерть, магов. И понял, что враг нанес незримый удар.

Бывший замполит почувствовал, что силы покидают его. Он пошатнулся, словно от сильного удара, и обернулся кругом.

Затем отпихнув кого-то из колдунов, рванулся внутрь. Телохранители — за ним.

Но уже на пороге Семен замер — страшное зрелище представилось взору его.

За полчаса до того

Молчаливая свита окружала владычицу. Ильгиз была спокойна, но знавший ее с детства хан Тар понимал, что она отчаянно боится. Это не страшно, сейчас многие зрелые мужи и воины, умерщвленными врагами которых можно было заселить целый кишлак, а то и городок, тоже боятся.

Ибо понимают, что поставлено на кон в игре.

Но как и они, их танши не показывает страха и, похоже, не теряет разума. И это хорошо. Тар лишний раз подумал, что, отдав восемь лет назад власть дочери старого Гаэрила, они не ошиблись.

Ильгиз со скрещенными на груди руками, сидела на расстеленном прямо на земле войлоке. Вообще-то правителю полагалось всю битву проводить в седле, но для женщины можно было сделать послабление. Тем более что Ильгиз как мудрая женщина предоставила битву мужчинам и не вмешивалась в командование, оставив его на нойонов да на мужа. Тот хоть и чужинец, как никогда не забывал Тар, но все схватывает на лету.

— Что прикажешь, повелительница? — почтительно склоняясь перед Ильгиз, обратился хан к танши, чтобы разорвать это гнетущее молчание.

— Пойдем, проведаем наших говорящих с духами.

— Да, повелительница, — кивнул хан.

Отчаянно смелый в набегах и стычках с врагами, бесстрашный боец, он все еще робел перед этой тоненькой, как стройная сосна, гибкой (не скажешь, что четверых детей родила!) девочкой с насмешливо искрящимися глазами.

Каким бы странным не было ее желание, но они все знали, что по уму она обскачет иного старца, и уж во всяком случае знает, что делает.

Через минуту они оказались у большого шатра, приткнувшегося меж трех холмов.

В шатре монотонно гудели бубны, и хриплые голоса вразнобой выкрикивали заклятия на всеобщем или на другом языке. Те, кто говорил на нем, впав в священный транс, потом не могли вспомнить из него ни слова.

Но и снаружи было немало слуг духов.

Впереди всех стоял седой старик-шаман с побелевшей от времени косицей. Несмотря на старость, он казался юношей со своим пронырливым и быстро бегающим взором. Одежда его была ветха и грязна, но на нее была нашита масса золотых амулетов, драгоценных камней и блях с непонятным орнаментом.

Это был сам Айг-Серинго, хозяин капища у Красных Скал — шаман из шаманов. Творящие чары обратили внимания на гостей не больше, чем, скажем, повар в харчевне на заглянувших в кухню обжор. И это тоже правильно. Шаманы вообще считаются не совсем подданными земных владык, да и делом заняты важным. Ильгиз решительно двинулась к шатру и замерла почти на самом пороге.

Она просто стояла и смотрела на творившееся в обители чародеев.

Последние угли дотлевали на жаровне, причудливым светом озаряя лица четырех шаманов. В стороне дюжина самых старых шаманов напевали что-то непонятное и заунывное глухими загробными голосами, изредка ударяя в бубны костлявыми руками.

— Харр!! Арру! Ррагг! Койраком! Ашш-Суу! Ашш-Суу! Ашш-Суу! — взывали они неведомо к кому.

Бег превратился в настоящую скачку. Шаманы подпрыгивали на месте, вертелись волчками, извивались с пеной у рта, дико поводя вытаращенными глазами, неистово колотя в бубны. Вот старший выхватил из-под полы своего кожаного жилета костяной нож и стал наносить им себе в грудь удар за ударом. Кровь брызнула из ран, обагрив кошмы и ковры.

Старец в изнеможении упал на потухший костер. За ним следом попадали и остальные, кроме двух, уставившихся в наполненный черным маслом котел.