Плацдарм

Должно быть, кто-то проклял и в самом деле эти несчастные горы, ибо за восемнадцать месяцев Снегирев насмотрелся такого, что удивляло и заставляло сжиматься сердце даже после всего, что он повидал за свою полную войнами жизнь.

Горели деревни, полыхали церкви. Сколько он видел всего этого — сожженных дотла хуторов, обширных пепелищ и трупов. Все больше сербов, а иногда и албанцев — тех обычно вешали на воротах или сажали на кол. Если «сербота» была просто мусором, подлежащим уборке, то во втором случае, наверное, было что-то личное — отбитая когда-то девчонка, спор из-за межи или просто пьяная ссора.

Край быстро превращался в вотчину банд, и недалек был тот день, когда полевые командиры начнут делить все, что осталось от несчастной страны, стреляя во вчерашних товарищей. Он это видел не раз — Афганистан, Таджикистан, Сомали, Судан, Чечня…

Солнце поднималось, гористые окрестности наполнялись утренними звуками — зашептала, заколыхалась трава, запели птицы. Миру явно было не до войны между представителями вида «гомо сапиенс». Полковник свернул к обочине и остановился. Сжевал сухпай, запил водой из фляги. Отметил непривычную усталость — да, годы дают о себе знать, закурил…

До сельца Горни Дуб он дошел уже в сумерках. И замер на месте.

У самого поворота на обочине лежал труп.

Полковник скользнул в придорожные кусты, держа наготове автомат. Человека убили давно — кровь уже свернулась, и пыль стала просто бурой грязью.

Осторожно приблизился к трупу. То была женщина лет тридцати, в темно-синем платье. В спине зияли дырки от пуль.

Часов пять назад, прикинул полковник. В трупах он разбирался неплохо.

Метрах в десяти от обочины он обнаружил россыпь гильз. Старый добрый «Маузер-97».

Ага, ожил в нем на миг старший группы дознавателей российского контингента, стреляли, скорее всего, из какого-то вермахтовского трофея: МГ-42 или МГ-34. Впрочем, с тем же успехом это мог быть местный реликт вроде СТГ-42.

И значит, это братья-славяне. Пост все же сняли, и на его место явились здешние волки.

Словно подтверждая его мысль, над деревьями поднялись клубы дыма — смерть справила очередное торжество на этой многострадальной земле.

Снегирев ощутил навалившуюся усталость. Теперь придется заночевать в лесу на голодный желудок, а потом еще тащиться полтора десятка километров до стратегического шоссе Салоники — Загреб — там найдутся если не миротворцы или еще не бежавшая полиция, то хотя бы связь.

Медленно, стараясь не издать ни звука, он двинулся прочь.

Его настигли спустя час, когда он уже начал выбирать место для ночлега.

Над головой свистнула пуля. Затем вторая.

«Черт, выследили!»

Лежа за поваленным деревом и прикидывая, куда отползать, Снегирев торопливо озирался. Да, хуже и не придумаешь. Он находился на плоской вершине небольшой гряды, поросшей буком и явором. И справа и слева были отвесные обрывы, так что отступать можно было лишь назад, к спуску в долину. Самое скверное — спуск был почти голый и хорошо простреливался.

Ему ни спрятаться, ни проскочить.

«Вот ты и отбегался, Леха…»

Неведомые бандиты время от времени выпускали пули, щелкавшие по камням довольно близко.

Как они засекли так точно, где он лежит? Ну не со спутника же за ним наблюдают? Или у них тепловизор? Снегирев сплюнул. В душе зашевелилось склизкое чувство беспомощности перед неумолимой судьбой.

Впрочем, отставить панику! Вдруг преследователи все же пройдут мимо, не заметив? Или с ними удастся договориться — новый вожак местных боевиков, Фа Аррад, говорят, избегает ссориться с миротворцами.

— Э-ге-ге! — донеслось из зарослей. — Русист, ты нас слишишь?

Снегирев обреченно покачал головой — нашли. И договориться не выйдет. Его угораздило напороться не просто на албанцев, а на воинов Аллаха с южной окраины все еще живой России. Он слышал о них, хотя сталкивался все больше с турками и пакистанцами.

Обреченно посмотрел в небесную синеву. Ну что ж, как говорил один киногерой: «Сегодня неплохой день для смерти».

Вытащил из планшета документы и принялся рвать на мелкие клочки, кидая в пропасть. Затем вынул из нагрудного кармана удостоверение и швырнул следом. Тисненый двуглавый орел, блеснув позолотой на коротких бройлерных крылышках, сгинул в бездне.

— Эй, русист, сыдавайся! — заорали из кустов. — Сыдавайся, хюже будет!

— А если сдамся, что, не больно зарежешь? — осведомился, вжимаясь в камни.

— Зачэм же не больна? — ответил бас с издевательскими обертонами. — Больна! Но на коль не посадим!

— Пшел в жопу! — коротко бросил Снегирев.

— Как знаешь, русист! Живьем брать! Аллах акбар!

— А лох — в амбар! — заорал в ответ Снегирев падонковскую присказку, выпуская очередь на звук.

…Он огляделся. Только что вел бой и, яростно матерясь, выпускал экономные очереди, а теперь вот стоит тут на гребне. На склоне горы среди выгоревшей зелени, злобно ругаясь, стояло с дюжину человек в стандартном камуфляже, увешанных оружием. Поодаль сидели еще двое — один держал на коленях окровавленную голову мертвеца, так и не выпустившего из рук черный FN-FAL.

По крайней мере, одного из них он достал.