Платон, сын Аполлона

   — Но к чему я веду свою речь? — продолжал Платон, довольный обещанием Гермия. — Поскольку я знаю Эраста и Кориска лучше, чем ты, то говорю тебе, Гермий, настойчиво указываю и свидетельствую, что вряд ли ты найдёшь других людей с характером, заслуживающим большего доверия, чем у твоих молодых друзей. Поэтому я советую тебе любым справедливым способом держаться этих людей и не считать это для себя лишним делом. В свою очередь вам, Кориск и Эраст, я советую держаться Гермия и стараться при помощи столь тесных отношений добиться полного дружеского слияния. Но если покажется, что кто-нибудь из вас разрушает союз — ведь ничто человеческое не бывает прочным, — пришлите мне или моим близким письмо или ходатая по вашим жалобам. Думаю, наши советы, основанные на совести и справедливости, если только ваши разногласия не окажутся слишком сильными, лучше любого заклинания соединят вас и свяжут вновь, восстановив прежнюю дружбу и общность. Если мы все вместе будем стремиться к подобной мудрости, насколько это каждому дано, то наши нынешние ожидания и надежды осуществятся. Что случится, если мы этого делать не станем, о том я молчу. Я даю лишь добрые советы и говорю: всё это будет сделано нами к добру, если захочет Бог. А теперь вернёмся к повторению того, что уже обсуждали по поводу государственного устройства и законодательства. Не станешь ли ты, Гермий, человек опытный и много знающий, возражать против этого?

   — Я буду лишь признателен за науку. Я готов был бы слушать тебя, Платон, и год, и два, и дольше — так мне хочется постичь всё, что знаешь ты. Но мой долг велит мне возвратиться в Атарней. Вместе с моими друзьями, — добавил он. — Нас ждут дела.

   — Я буду краток, — пообещал Платон. — Да и солнце скоро сядет.

Вечерние аллеи рощи были так тихи, словно всё вокруг: деревья, птицы, цветы, сам ласковый предзакатный свет — внимало откровению, исходящему от небес. И может быть, словам Платона.

   — Законодательство должно основываться на добродетели, не так ли?

   — Так, учитель, — в один голос ответили Эраст и Кориск, чем развеселили Гермия.

   — Каким основным человеческим благам должно соответствовать законодательство? — спросил Платон.

   — Здоровью, красоте, силе, богатству, разумению, здравому состоянию души, справедливости и мужеству.

   — Что есть добродетель?

   — Выносливость, борьба с необузданными удовольствиями и страстями, повиновение начальству.

   — Отлично, друзья мои, — похвалил Эраста и Кориска Платон и вдруг обратился к Гермию: — Скажи мне, Гермий, какое и в каком состоянии государство ты ожидаешь получить от Эвбула, чтобы быть способным в остальном устроить его сам?

   — Дайте мне государство с тираническим строем, — не задумываясь ответил Гермий. — И пусть тиран будет молод, памятлив, способен к учению, мужествен и от природы великодушен. Пусть, кроме того, душа правителя обладает теми свойствами, что сопровождают каждую из частей добродетели. Только тогда от остальных его качеств будет польза.

   — Ты говоришь о рассудительности?

-Да.

   — Прекрасно. Итак, тиран. Он молод, рассудителен, способен к учению, памятлив, мужествен, великодушен. И ещё, полагаю, удачлив, не так ли?

   — В чём он должен быть удачлив? — спросил Гермий.

   — В том, что во время его правления появится славный законодатель и судьба сведёт их воедино. А ещё лучше, если он сам окажется мудрым законотворцем. Думаю, что Эраст и Кориск будут такими, какими ты хочешь их видеть, и такими, какими их вижу я, — мудрыми законодателями. Тогда такими будут и города, которыми они станут управлять, — добродетельными и справедливыми для своих граждан.

   — Надеюсь, — сказал Гермий.

   — А теперь скажите мне. — Платон снова обратился к Эрасту и Кориску, — за что и как должно наказывать тех, кто нарушает закон государства, опирающийся на добродетель и справедливость? Ты отвечай, — указал он на Эраста, — тебя послушаем.

   — В прекрасном государстве все люди в силу воспитания и почитания законов будут прекрасны, — начал Эраст.

   — Так, дальше.

   — Но вдруг случится в стране человек порочный, испорченный. Чтобы предотвратить возможность появления таких людей и их проступки, мы вводим наказания: за святотатство — после длительного увещевания — смерть, за оскорбление родителей — смерть, за оскорбление государства — смерть, а труп выбросить за пределы страны; за участие в заговоре против государства — смерть.

   — После увещевания, — подсказал Эрасту Платон.

   — Да, после увещевания, учитель. Нечестивцев и преступников против государства надо всячески убеждать. Но если они окажутся неисправимыми, то подлежат смертной казни. Продолжаю: за сооружение частных святилищ и за участие в магических действиях — смерть; тех, кто расхваливает на рынке свой поддельный товар и при этом клянётся богами, подвергать нещадному избиению; за злословие, крик и ругань — тоже избиение...

   — Наконец-то, — облегчённо вздохнул Гермий. — А я-то уже думал, что за любой проступок — смерть.

Платон взглянул на Гермия, но ничего не сказал, велел Эрасту продолжать.