Платье цвета полуночи

Прямо сейчас Летиция с трубным звуком высморкалась – настоящей леди издавать такие звуки точно не подобает! – и, к удивлению Тиффани, подозрительно оглядела комнату. И даже шепнула: «Эй? Есть здесь кто-нибудь?», но от такого вопроса, если подумать здраво, вообще никакого толку.

Тиффани скользнула поглубже в тень. Ей даже матушку Ветровоск удавалось, если очень повезёт, одурачить; так с какой стати слезливой принцессочке чувствовать её присутствие?

– Я закричу, так и знайте, – предупредила Летиция, озираясь по сторонам. – Под моей дверью дежурит стражник!

– Вообще-то он пошёл вниз ужинать, – сообщила Тиффани, – что я, положа руку на сердце, считаю абсолютно непрофессиональным. Ему следовало дождаться, когда его сменят с дежурства. Но лично мне кажется, что твоя мать больше озабочена их внешним видом, чем тем, что у них в головах. Даже юный Престон, и тот стражничает лучше. Порою и не подозреваешь, что он здесь, рядом, пока он не похлопает тебя по плечу. А ты знаешь, что люди очень редко поднимают крик, пока с ними разговаривают? Сама не понимаю почему. Наверное, потому, что в нас с детства воспитывают вежливость. А если ты прикидываешь, не начать ли кричать сейчас, позволь заметить, что, если бы я замышляла какую-нибудь пакость, так уже сделала бы всё, что хотела, ты не находишь?

На вкус Тиффани пауза слишком затянулась.

– Ты имеешь полное право сердиться, – наконец произнесла Летиция. – Ты ведь сердишься, да?

– Сейчас – нет. Кстати, а ты разве не выпьешь своё молоко, пока оно не остыло?

– Вообще-то я всегда выливаю его в уборную. Я знаю, выбрасывать еду очень дурно и на свете полно бедных детей, которые охотно выпили бы глоточек тёплого молока на ночь, но моего они не заслуживают, потому что мама велит горничным подмешивать в молоко снотворное.

– Зачем? – не веря ушам своим, спросила Тиффани.

– Считает, мне оно на пользу. На самом деле нет. Ты просто не представляешь, каково мне. Всё равно что в тюрьме!

– Думаю, что тюрьму я теперь очень хорошо представляю, – отозвалась Тиффани. Девушка в постели снова начала всхлипывать, и Тиффани шикнула:

– Тише!

– Я не думала, что дойдёт до такого, – каялась Летиция, трубя носом в салфетку, словно в охотничий рог. – Мне просто не хотелось, чтобы Роланд был к тебе так привязан. Ты и вообразить не можешь, каково это – быть мной! Самое большее, что мне дозволяется, – это писать картины, и, если на то пошло, только акварели. И никаких набросков углём!

– Удивительно, – рассеянно отвечала Тиффани. – Роланд когда-то переписывался с дочерью лорда Ахваланга, Йодиной, и она тоже всё время писала акварели. Я ещё думала, может, это наказание такое.

Но Летиция не слушала.

– Тебе-то не приходится целыми днями сидеть и писать акварели, – жаловалась она. – Ты повсюду летаешь! Говоришь людям, что делать, занимаешься разными интересными вещами! Когда я была маленькой, я мечтала стать ведьмой. Но мне не повезло: у меня длинные золотые локоны, бледная кожа и очень богатый отец. Ну куда это годится? Такие девочки ведьмами не бывают!

Тиффани улыбнулась. Они уже близки к правде, теперь главное – дружелюбие и отзывчивость, иначе плотина снова прорвётся и всех затопит.

– А у тебя в детстве была книга волшебных сказок?

Летиция снова высморкалась.

– О да!

– Случайно, не та, где на седьмой странице нарисован ужасно страхолюдный гоблин? Я даже зажмуривалась, когда до этой страницы долистывала.

– Я его зарисовала чёрным карандашом, – шёпотом призналась Летиция, словно, поделившись давним страхом, испытала несказанное облегчение.

– Ты меня невзлюбила. И решила применить против меня магию… – произнесла Тиффани совсем тихо, потому что Летиция казалась очень хрупкой. Девушка пошарила вокруг в поисках нового платка, но рыдания временно иссякли: увы, лишь временно.

– Мне так стыдно! Если бы я только знала, я бы никогда…

– Наверное, мне стоит сказать тебе, – продолжала Тиффани, – что мы с Роландом всегда… ну, дружили. Других друзей ни у него, ни у меня не было. Но в каком-то смысле это была неправильная дружба. Мы не то чтобы сблизились: разные события подтолкнули нас друг к другу. А мы этого не понимали. Он был сыном барона, а всем окрестным детям строго-настрого объяснили, как себя вести с баронским сыном, и поговорить Роланду вдруг оказалось не с кем. И была я. Девочка достаточно смышлёная, чтобы стать ведьмой; а надо сказать, эта работа для светской жизни времени почти не оставляет. Если угодно, два одиноких человека решили, что они – родственные души. Теперь мне это ясно. К сожалению, Роланд понял это первым. Вот тебе правда как есть. Я – ведьма, а он – барон. А ты станешь баронессой, и тебе не стоит беспокоиться, если ведьма и барон, ради всеобщего блага, будут неплохо ладить друг с другом. Вот и всё, что было, но на самом-то деле не было ничего – и поэтому слово «было» здесь вообще неуместно.

По лицу Летиции разлилось облегчение – словно солнце взошло.