– То, что ты называешь магией, облегчило его боль, и даже думать не смей, будто такие вещи даром даются! Я на умирающих нагляделась и даю тебе слово, твой отец умер легко, вспоминая о счастливых днях.
По лицу Роланда струились слёзы. А ещё он злился на себя, злился по-глупому, что его застали в минуту слабости, как будто слёзы не пристали мужчине и уж тем более барону.
– А ты можешь забрать моё горе? – пробормотал он.
– Прости, – тихо отозвалась Тиффани. – Меня все спрашивают. Но я не стала бы этого делать, даже если бы знала как. Горе принадлежит тебе. Уменьшить его могут лишь слёзы да время; для этого они и нужны.
Тиффани выпрямилась и взяла Амбер за руку: девушка не сводила с барона внимательных глаз.
– Я отведу Амбер к нам домой, – заявила Тиффани. – А тебе, по-моему, нужно хорошенько выспаться.
Ответа не последовало. Роланд словно окаменел в кресле и, как загипнотизированный, глядел в свои бумаги. «Треклятая сиделка, – подумала Тиффани. – Вот так я и знала, что от неё жди неприятностей. Отрава проникает туда, где ей рады, а в случае госпожи Лоск отраву приветствуют ликующие толпы, и, пожалуй, без духового оркестра тоже не обошлось. О да, сиделка охотно впустила бы Лукавца. Она – ровно тот человек, который его впустит и даст ему власть – власть ревнивую, горделивую, завистливую. Но я же знаю, что ничего дурного не сделала, – напомнила себе Тиффани. – Или сделала? Я вижу свою жизнь только изнутри, а изнутри, наверное, все всегда и всё делают правильно. Ох, пропади оно пропадом! Все несут свои беды к ведьме! Но ведь нельзя поставить Лукавцу в вину всё, что люди наболтали! Как же хочется поговорить хоть с кем-нибудь – ну, помимо Джинни, – кто не обращает внимания на остроконечную шляпу! Так, ну и что же теперь делать? Да, что тебе теперь делать, госпожа Болен? Что ты посоветуешь, госпожа Болен, ты ведь мастер решать за других? Ну что ж, я бы посоветовала тебе тоже как следует выспаться. Прошлой ночью ты толком и не заснула – госпожа Пруст храпит так, что мало не покажется, – а с тех пор ещё столько всего произошло. Кроме того, не помню, когда ты в последний раз досыта ела, – а ещё не премину отметить, что ты разговариваешь сама с собой!»
Роланд, ссутулившись в кресле, глядел в никуда.
– Я говорю, я пока забираю Амбер к нам домой.
Роланд пожал плечами.
– Я ведь тебе вряд ли смогу помешать, так? – саркастически отозвался он. – Ты же
Мать Тиффани безропотно постелила для Амбер постель, а Тиффани рухнула на свою кровать в противоположном конце просторной спальни и тут же заснула.
Проснулась она в огне. Пламя заполоняло всю комнату, оно переливалось оранжево-алым, но пылало ровно, точно кухонная плита. Ни дыма, ни копоти; и хотя в комнате было тепло, на самом-то деле ничего не горело. Казалось, будто огонь просто-напросто заглянул с дружеским визитом, а не по делу. Багряные языки тихо шуршали.
Тиффани заворожённо поднесла палец к пламени и приподняла его: крохотный язычок казался безобиднее птенца. Он начал было потухать, но Тиффани подула – и огонёк снова ожил.
Тиффани осторожно выбралась из полыхающей постели. Если это сон, то сон этот мастерски воспроизводит дребезжание и поскрипывание старой кровати. В другом конце комнаты Амбер мирно спала под огненным одеялом; на глазах у Тиффани девушка перевернулась на другой бок, и пламя сместилось вместе с нею.
Ведьма не станет с воплями бегать туда-сюда только потому, что кровать объята пламенем. В конце концов, пламя это не простое и вреда не причиняет. Значит, оно в моей голове, решила Тиффани. Огонь, который не жжётся.
Пламя безмолвно погасло. За окном что-то неуловимо мелькнуло, и Тиффани не сдержала вздоха. Фигли никогда не сдаются. С тех пор как ей исполнилось девять, Фигли стерегли её сон. Стерегут и по сей день, вот почему мылась она в сидячей ванне, завесившись простынёй. Вряд ли у неё есть что-то такое, что представляло бы занимательное зрелище в глазах Нак-мак-Фиглей, но так оно как-то спокойнее.
– Мой па меня избил, да? – спросила Амбер скучным голосом, по пути к серым каменным башням. – Мой ребёнок умер?
– Да.
– О, – отозвалась Амбер так же невыразительно.
– Да, – подтвердила Тиффани. – Мне страшно жаль.
– Я вроде как что-то помню, но смутно, – промолвила Амбер. – Всё как… в тумане.