Платье цвета полуночи

«Чего такого я не заметила? – лихорадочно думала Тиффани. – Что я должна была заметить? Амбер ещё совсем ребёнок[22]; я с ней частенько сталкивалась, не настолько тихоня, чтобы встревожиться, не такая шумная, чтобы вызывать раздражение. Вот, в сущности, и всё». И тут Тиффани вспомнила: куры! Вот что странно.

– Она умеет говорить по-фиглевски! – возвестил Жаб. – И я не имею в виду всякие там «раскудрыть!» – это так, жаргон. Я имею в виду серьёзный, древний язык, на котором говорит кельда; язык, на котором они говорили до того, как пришли сюда – уж откуда бы они ни пришли. Прошу прощения, я бы, конечно, удачнее построил фразу, будь у меня время на подготовку. – Жаб помолчал. – Лично я ни слова на фигльском не понимаю, но девчонка его словно на лету схватывает. И ещё одно. Готов поклясться, она пыталась поговорить со мной на жабьем. Сам-то я в нем не силён, но какое-никакое понимание с, э-э-э, изменением формы, так сказать, обрёл.

– Ты хочешь сказать, она понимает незнакомые слова? – уточнила Тиффани.

– Не уверен, – отозвался Жаб. – По-моему, она понимает смысл.

– В самом деле? – удивилась Тиффани. – Мне она всегда казалась несколько простоватой.

– Простоватой? – забавляясь, переспросил Жаб. – Что ж, как законник, скажу тебе одно: то, что кажется совсем простым, может оказаться чрезвычайно запутанным, особенно когда я работаю на условиях почасовой оплаты. Солнце – простое. Меч – простой. Гроза – простая. Но за простыми вещами тянется громадный хвост сложностей.

Амбер высунула голову из дыры.

– Госпожа кельда зовёт тебя в меловой карьер, – взволнованно сообщила она.

Тиффани осторожно пробралась сквозь тщательно обустроенное прикрытие. Из глубины мелового карьера доносились одобрительные возгласы и аплодисменты.

Карьер ей нравился. Здесь просто невозможно было чувствовать себя по-настоящему несчастной: влажные белые стены баюкали её словно колыбель, а сквозь заросли шиповника пробивался свет ясного дня. В детстве она порою видала, как в меловой карьер вплывает древняя рыбина и снова выплывает наружу: рыбина из тех времён, когда Меловые холмы были землёй под волнами. Вода ушла давным-давно, но души призрачных рыб этого не замечали. Они были закованы в броню словно рыцари и стары, как сам мел. Но с тех пор Тиффани их больше не видела. Вероятно, с годами зрение меняется.

Резко запахло чесноком. На дне карьера кишмя кишели улитки. Фигли осторожно расхаживали между ними и рисовали на раковинах номера. Амбер, обняв руками колени, сидела рядом с кельдой. Если смотреть сверху, больше всего это напоминало овчарочьи смотры, только лая было поменьше, а липкости – побольше.

Заметив Тиффани, кельда поднесла крохотный палец к губам и коротко кивнула на Амбер, которая заворожённо наблюдала за происходящим. А потом указала на место по другую сторону от себя и объяснила:

– Мы, стал-быть, глядим, как ребята таврят скотину. – В голосе Джинни послышалась странноватая нотка. Таким голосом взрослый спрашивает у ребёнка: «До чего же весело, правда?» На случай, если ребёнок сам ещё не пришёл к такому выводу. Но Амбер, похоже, и впрямь радовалась от души. Тиффани вдруг пришло в голову, что Амбер счастлива, когда вокруг – Фигли.

А ещё Тиффани показалось, что кельда не в настроении говорить о серьёзных вещах, так что она просто спросила:

– А зачем их таврить? Кому их красть-то?

– Да другим Фиглям, ясно дело. Мой Явор смекает, они уж в очередину выстраиваются угонять наших улиток, стоит их только без призора кинуть.

– Но тогда зачем оставлять их без присмотра? – недоумевала Тиффани.

– Так мои ж ребя, ясно дело, пойдут тырить их скотину. Это древний обычай Фиглей, чтоб всем всласть подракаться, и полямзить, и потырить, и, конечно же, без добра-любима пойла никак. – Кельда подмигнула Тиффани. – Ну, ребя-то радёхоньки, не горюнятся и у нас под ногами не мельтешатся, ясно дело.

Она снова подмигнула Тиффани, потрепала Амбер по коленке и сказала ей что-то на языке, похожем на очень древний вариант фигльского. Амбер ответила на нём же. Кельда многозначительно кивнула Тиффани и указала на противоположный конец карьера.

– Что ты ей только что сказала? – полюбопытствовала Тиффани, оглядываясь на девушку, которая с тем же улыбчивым интересом наблюдала за Фиглями.

– Я сказала, мы с тобой хотим потолковать промеж себя и беседа эта только для взрослых, – перевела кельда, – а она сказала, мальчишки ужасно смешные, и я понятия не имею как, но она переняла Праматерь Языков. Тиффани, я говорю на нём токмо с дочерью и с гоннаглом, ясно дело, и я как раз беседовала с ним в кургане давеча ночью, и тут она возьми и встрянь в разговор! Она переняла язык со слуха! Так не бывает! Она наделена редким даром, точнякс. Она, похоже, понимает смысл слов в своей голове, а это магия, девочка моя, всамделишная, и не иначе!

– Как такое могло случиться?

– Кто знает? – покачала головой кельда. – Это дар. Послушайся моего совета, отдай девчуру в обучение.

– А не поздно ли ей начинать? – усомнилась Тиффани.