Пластмассовый космонавт

– Задание в зоне закончили, разрешите курс 320. – Это был курс из тренировочной зоны на аэродром. А ведь, судя по показаниям приборов, топлива в баках самолёта оставалось ещё на 15 минут пилотажа. Однако, развернув нос самолёта в сторону аэродрома, командир очень аккуратно повёл его домой.

…Приземлившись и зарулив на стоянку, Беркут продолжал сидеть в кабине – обессиленный и подавленный, за спиной у него вздыхал и потрескивал остывающий двигатель, струйки пота сбегали из-под шлемофона на лоб.

– Что с вами, командир? – заглянул к нему обеспокоенный Кулик.

– Нормально, – натужно улыбнулся старшему лейтенанту 47-летний подполковник и, преодолевая предательскую слабость в теле, стал выбираться из кабины. По-стариковски медленно спустившись по приставной лесенке, впервые в жизни он взглянул на свой самолёт не с приветливой признательностью, а с усталой отчуждённостью. А ведь говорят, что если лётчик перестаёт получать удовольствие от полёта, то ему пора на пенсию…

Пока шли обратно, Беркут пытался убедить себя, что причина предательских приступов – всего лишь расшалившиеся нервы и накопившаяся усталость. Рано или поздно такое случается почти с каждым профессиональным лётчиком, ведь стрессы подчас незаметно накапливаются годами и однажды вдруг бац! Да так, что белый свет покажется тебе в копеечку.

Дожив до своих 47 лет, Павел ещё месяц назад лишь смутно представлял себе, где у человека располагается сердце, при этом бывало выкуривал по две пачки в день и не отказывался от приятельских застолий. И вряд ли что-то в нём сильно изменилось. Просто, видать, давно не отдыхал, при этом очень много работал. А тут ещё вся эта нервотрёпка с новым кораблём. «Ничего, всё наладится, мужик! – почти убедил он себя. – Ты всё ещё крепок и здоров, так что никакие это не симптомы стенокардии. Ты ещё дашь фору этим молодым!». – Беркут покосился на напарника: требовалось что-то придумать, а не то паренёк решит, что старый хрен и в самом деле спёкся.

– Понимаешь, сегодня пришлось спозаранку везти гостившую у нас с Викой родственницу на Ярославский вокзал, так что даже позавтракать второпях не успел. Перехватил вокзального беляша и похоже траванулся: так вдруг живот скрутило, что из-за приступа потерял контроль над машиной. Хорошо, что ты меня подстраховал. Отлично вывел машину из штопора!

Николай легко поверил в придуманную Беркутом на ходу историю, тем более, что ему представился шанс доказать командиру свою полезность. Этого простоватого парня скупая похвала заслуженного ветерана буквально окрылила, он заулыбался и расправил плечи.

– Сообщать о том, что случилось начальству ведь не обязательно, – предложил Беркут. – Будем считать, что отработали стандартную программу целиком. Без происшествий.

– Могила! – радостно заверил Коля.

– А «Черномору» я доложу, что ты полностью готов к полёту – пообещал Беркут.

Кулик кивнул, но затем отчего-то нахмурился.

– В чём дело, Коля? Давай, выкладывай на чистоту, раз уж мы с тобой идём в одной связке!

– Сказать откровенно, Павел Поликарпович, чем ближе старт, тем мне всё больше не по себе становится, ведь три предыдущие ракеты взорвались… – смущённо признался напарник. – Сестра мне чуть ли не каждый день мозги пилит, чтобы я отказался от полёта.

– А ты чего ожидал? – жёстко поинтересовался Беркут. – Что будет как в кинохронике: счастливые космонавты и ликующий народ? Триумфальное шествие к славе? Репортаж с заставкой «Интервидения» под аккорды Шостаковича? Голосом Левитана диктор объявит на весь мир: «Говорит и показывает Москва, работают Центральное телевидение и все радиостанции Советского Союза, системы «Интервидения» и международной космической связи»!». И мы с тобой шагаем по ковровой дорожке… Прежде всего, брат, мы испытатели новой техники! Отправляясь утром на службу, ты должен понимать, что вечером можешь не вернуться домой, вот какая у нас работа.

На Кулика его слова произвели большое впечатление. Он даже как будто устыдился своей слабости.

Только ведь убеждать других – отринуть от себя все страхи и присущие человеку древние инстинкты, став одной сплошной волей, – намного проще, чем бороться с собственной тёмной природой. В этом Беркут убедился уже по дороге из Чкаловского. Оказалось, что накрывшая его в небе паническая волна полностью не схлынула: даже за рулём автомобиля он чувствовал непривычную скованность и напряжение, на лбу снова выступила испарина, по спине бежали ручейки пота. Будто за рулём не он, а кто-то другой.

Как первоклассный лётчик Беркут всегда умел держать под контролем чувство страха и неуверенности, а тут что-то никак не выходило справиться с собой. Ему постоянно сигналили другие водители и шли на обгон. В конце концов прижав «Волгу» к обочине, мужчина опустил голову на руль, упёрся горячим лбом в прохладный пластик. «Что от меня останется, что я буду, если перестану быть тем, кто я сейчас есть?» – словно клювом дятла долбила виски свинцовая мысль, от которой накатывала неведомая ранее тоска, словно стоишь на краю тёмной бездны и вот-вот свалишься.