Планета битв

Иеремия говорил час. Или два. А может быть, его речь заняла и пять часов. Установить это точно сейчас уже не представлялось возможным. Он говорил о свободе и о том, что человек может жить и без свободы. Потом он говорил о воле и о том, чем воля отличается от свободы. Потом – о том, что без воли человек жить не может. Затем произнес длиннейший пассаж о силе и месте сильного в истории человечества. Все сказанное Борчик сопровождал примерами из прошлого и настоящего, а когда на ум не приходило ничего подходящего, попросту придумывал какую-нибудь притчу или персонажа, которым и затыкал логическую дыру в своем монологе.

Он несся по ухабистой дороге выдуманного, высосанного из пальца дискурса, как тяжелый рудовоз с пошедшим вразнос реактором. Любая кочка, любой поворот мог оказаться последним – безопасники окружили Борчика со всех сторон, и не было никакой возможности ни бежать, ни заставить этих людей отложить смертоносную бронзу.

Когда он дошел до того, что миром всегда правили сила и воля, слушавшие его люди начали перешептываться; когда напомнил им о священном знамени анархии, которое осеняет своим черным крылом всю человеческую историю, кто-то одобрительно поддакнул. Когда Иеремия начал свой спич, он хотел лишь одного – максимально отодвинуть развязку, выгадать у безносой несколько минут, в крайнем случае часов. Теперь же ему вдруг пришло на ум, что чрезвычайные обстоятельства, в которых он оказался, выступили в роли боевого стимулятора, подстегнув разум и память.

Он хорошо запомнил, чем закончилась его речь. Расправив плечи, воздев руки, он выкрикивал прямо в лица своих несостоявшихся палачей:

– Всякая власть есть принуждение, есть лишение человека самого ценного, того, что дарует ему рождение – воли. Только истребив власть, только помножив ее на ноль, мы получим справедливое общество, в котором все будут вольны и волен будет каждый. Но чтобы сделать это, нам нужна сила. Только сила может победить власть, ибо власть будет бешено сопротивляться, будет грызть нам глотки, вспарывать животы и выкалывать глаза, пытаясь уцелеть. Но мы – сила!

– Сила! – глухо откликнулись люди у костра.

– Человек рождается вольным! Вольным он живет, вольным умирает! Мы вырвались из-под гнета власти, так будем же вольными и дадим волю другим. Помножим на ноль всякую власть!

– Помножим! – взревели безопасники.

– Сила и воля! – заорал Борчик, потрясая пылающей веткой, выхваченной из костра.

– Сила и воля!! – грянули пять десятков глоток, грянули так, что ночь испуганно сжалась. – Сила и воля!!! Помножим на ноль!!!

– Отныне все мы – братья, и братство наше должно быть скреплено самой сакральной жидкостью из всех существующих во Вселенной – кровью!

– Кровью!!

Они еще много кричали, размахивая клинками, они пили и пели, а поутру выступили в священный поход против всякой власти, и это было началом начал той степной войны, что вот уже почти полгода сотрясает Великую равнину.

Та деревня, крохотный починок в шесть дворов, попался им на пути случайно. Здесь жили сирийцы, переселившиеся с Лимеса год с лишним назад. Они испугались, увидев вооруженных людей. Черноволосые женщины начали кричать, мужчины в страхе взялись за вилы и косы. Борчик хотел привлечь жителей деревни на свою сторону, но получилось иначе. У него после ужасной ночи болела дико голова и подкашивались от усталости ноги. В какой-то момент он утратил контроль над собой, а женщины вопили так истошно, а Эос палила так безжалостно, а мужчины смотрели так сурово, что он сам не заметил, как звенч оказался у него в руке. Взмах – и обезглавленное тело упало в пыль. Еще взмах – и рядом рухнул разрубленный напополам ребенок. Это двойное убийство послужило как бы сигналом – началась резня. Борчик метался между опьяненных «сакральной жидкостью» бывших безопасников, потрясая звенчем, и кровь с клинка летела на его лицо. Когда все было кончено, они сожгли деревню, и он, отныне уже не Иеремия Борчик, а Бигбрасса, провозгласил вольное братство вольных людей Медеи.

Ноль, на который нужно было помножить всякую власть, накололи на грудь каждому члену братства. По воле случая татуировщик, из бывших заключенных, выполнявший первый рисунок, бездумно, красивости ради, изобразил ноль в виде кусающей свой хвост змеи. Борчику идея понравилась. Так родилась эмблема братства, о котором вскоре узнала вся планета, от Лимеса до Фербиса, от океана до Горной республики.