Пламя в путях.

Срочность, прозвучавшая голосе Перрина должно быть встревожила людей. Крик заставил толпу пленников зашевелиться, и те хлынули с моста на Остров. За ними

поспешили Галад и Голевер. Лишь одинокая фигура в белом застыла позади, глядя во тьму.

- Что это? - спросил Борнхальд.

- Наш конец, если ты не продолжишь двигаться, - крикнул ему Перрин.

- Он идет за мной, не так ли? - сказал Борнхальд. - Свет, оно знает мое имя. Откуда оно знает мое имя?

- Идем же, идиот, - приказал Перрин, дергая Белоплащника за плечо. Это вывело Борнхальда из ступора, и он бросился бежать. Однако, когда Саэрин повела

их по следующему мосту, он не переставал оглядываться назад, в то время как большая часть людей предпочитала смотреть вперед или себе под ноги.

Они не хотели ничего знать, и Перрин не винил их. Звук стремительно приближался, и то, что раньше было тихим дуновением ветерка, теперь стало подобно жуткому

вою перебивающих друг друга голосов. Оно заглушало крики Перрина.

... смерть, такая аппетитная, такая сладкая на вкус, высосать твою утекающую жизнь. Кровь, кровь, кровь и боль. Боль, боль, боль и смерть. Смерть, смерть,

смерть и утрата…

Словно тысяча поющих голосов. Черный Ветер был порождением Путей, порождением древним, сущностью самого безумия.

- Как оно может знать... - крикнул Борнхальд, чей голос почти утонул в вое Черного Ветра. - Там было столько крови. Человек не мог бы совершить подобного,

да? Даже Ордет? Это неправильно. Они же не были Друзьями Темного. Некоторые были просто детьми…

Люди добрались до следующего Острова. Ветер потянул Перрина за плащ и тогда... и тогда он почувствовал. Ужасный ураган налетал со всех сторон. Саэрин,

идущая впереди всех, застыла на месте, и отряд Перрина остановился. Они сгрудились, сжавшись в слабом свете фонарей, их одежда трепетала и хлопала под

порывами ветра.

- Он здесь, - сказал Борнхальд, останавливаясь на краю Острова.

- Грейди! Ниалд! - позвал Перрин, поворачиваясь и указывая Мах'аллейниром в темноту.

... Айбарра, Айбарра, Айбарра. Обещал, выпить, обещал убить, так сладко, сладко петь, спой нам. Крошечные души так восхитительно поедать, поедать и петь.

Петь, петь, петь!

Два Аша'мана выпустили потоки болезненно-желтого пламени. Куски черного пепла текли в них, словно хлопья грязного снега.

Сила отбросила обычную тьму Путей, но не то, что гналось за ними. Воплощение мрака, крутящийся ветер, текущий и вращающийся вокруг своей оси, накатывающий

волна за волной.

Его голос... его голоса... были громоподобны. Даже пораженный огнем он кричал от удовольствия. Пролить кровь, раскрошить кости, измельчить, устроить пир!

Люди за спиной Перрина попадали на колени. Закричав, Саэрин, стоявшая впереди, создала собственный болезненный луч пламени, к которому присоединились лучи

Сеонид и Эдарры, разлетающиеся во все стороны. Ветер обрушился на них, и дрожащая его масса вздулась и завибрировала. Вспышки света пронизали её, словно

замерзшие искры. На мгновение, Перрин действительно подумал, что они побеждают.

Затем чернота вокруг начала стремительно сгущаться, становясь все сильнее. В свете фонарей, под звуки песни Черного Ветра, под вопли людей, ощущая ураган,

бьющий по лицу и охлаждающий кожу, Перрин видел, вдыхал и слышал. Мачин Шин оказался гораздо больше, чем он предполагал. Перрин сосредоточился на сгустке

перед ними, сгустке, с которым они сражались. Он чувствовал нечто еще - глубокую простиравшуюся в даль тьму.

Эта чернота не просто достигала размеров армии, она могла бы даже поглотить большинство городов. В то время, как часть существа корчилась под ударами направляющих,

остальное его тело обошло их, оплетая собою Остров.

Они окружены. Мосты, ведущие к выходу, оказались захвачены безумным вихрем Мачин Шина. Ветер превратился в водоворот, насмехающийся над мужчинами и женщинами,

которые с ужасом наблюдали, как становится все меньше и меньше, болезненнее и болезненнее огонь направляющих.

Грейди и Ниалд, оба дрожащие и с побелевшими лицами, на мгновение остановились. Затем нечто новое сорвалось с их пальцев - до бела раскаленные лучи света,

по одному в обоих направлениях.

Лучи эти оставили свои послеобразы в глазах Перрина. Такие яркие, что на них было трудно смотреть - на самом деле, находясь рядом, Перрин чувствовал себя

так, словно вот-вот загорится. Погибельный огонь, запрещенное плетение.

Оно отбрасывало части ветра, заставляя Мачин Шин пузыриться, словно кожу, брошенную в огонь. И все же его песня не прекращалась, безумный хор не умолкал.

... боль, такая сладкая, такая сладкая, чтобы петь песню, такая замечательная, чтобы ломать и убивать…

Почему-то казалось, что будучи сдерживаемым, Мачин Шин только становился более голодным. Перрин положил молот на плечо и обернулся. Его сердце бешено стучало.

Выход. Должен быть выход.

Гаул оказался рядом.

- Значит, мы проснемся, - тихо сказал он. - Мне бы хотелось знать, будет ли выиграна эта Последняя Битва. Возможно, если сон приснится мне снова, я это

узнаю.