Пламя над Персеполем

Через сто с лишним лет Плутарх использовал те же источники. Однако следует привести и его описание: «Собираясь выступить против Дария, он как-то вместе с друзьями пировал и забавлялся. На пирушку к своим возлюбленным пришли и женщины, пившие вместе с остальными. Одна из них, особенно известная, Фаида, родом из Аттики, любовница Птолемея, в будущем царя Египта, умело хваля Александра в одном и подшучивая над ним в другом, опьянев, дошла до того, что сказала слово, уместное по понятиям ее сограждан, но не соответствующее ее положению. Она сказала, что за все, что она претерпела, скитаясь по Азии, она получит награду в тот день, когда сможет поиздеваться над гордыней персидских царей. И еще сладостнее было бы ей, идя веселой толпой с пирушки, поджечь дом Ксеркса, сжегшего Афины; ей самой бы хотелось на глазах царя подложить огонь: пусть пойдет молва, что женщины сильнее отомстили персам за Элладу, чем знаменитые военачальники Александра, его стратеги и навархи. Поднялись крики и аплодисменты, сотрапезники стали уговаривать и подгонять друг друга. Царь, увлеченный общим порывом, вскочил и с венком на голове и факелом в руках пошел впереди. Спутники его веселой толпой с криками окружили дворец. Остальные македонцы, узнав, в чем дело, радостно сбежались с факелами. Они надеялись, что царский дворец сожгут дотла, так как царь уже помышляет о доме и не собирается жить среди варваров. Одни говорят, что именно так и было; другие, что поступок этот не был обдуманным. Что Александр вскоре пожалел о нем и велел тушить пожар, в этом согласны все». Благодаря археологии мы теперь знаем: если Александр и одумался, то поздно.

Так писали Диодор и Плутарх. В период, который их разделяет, появился, видимо, труд Курция, во многом совпадающий с описанием Диодора и, вероятно, на нем основанный. С литературной точки зрения греческий текст Плутарха выглядит более живым и красноречивым. Плутарх был художником, рядом с ним Диодор — всего лишь компилятор. Если же отвлечься от художественных достоинств, возникает главный вопрос: имеет ли эта живописная традиция историческую ценность? Достоверна ли она?

Наш великолепный сэр Вильям Тарн решительно не верит им. «Нужно ли говорить, что нет ни слова правды в истории Фаиды. Сожжение дворца Ксеркса было деянием преднамеренным, политическим манифестом, обращенным к Азии… Александр имел обыкновение обедать со своими генералами, но предполагать, что он приглашал к трапезе их любовниц, — нелепо [?]… Что касается толпы флейтисток и пр., то у греков действительно был обычай слушать музыку после обеда, но македонцы такого обычая не знали, не говоря уже о том, что все это абсолютно не соответствует характеру Александра [??]. Упомянутые девицы порождены представлениями, согласно которым Александр был пьян постоянно… Аристобул, знавший об Александре несравненно больше, нежели любой популярный писатель, поясняет, что Александр долго не покидал пиршественного стола, однако не ради выпивки, но ради приятной беседы; одно это исключает флейтисток [???]…» Ну, и так далее, все в том же духе. Если мы хотим правды, то вынуждены будем признать, что по крайней мере в конце великого похода Александр, увы, пьянствовал с кем попало. На этот счет солиднейшие источники, которыми пользовался сам Арриан, сомнений не выказывают. Дерзкий Клитом заколот «среди общего опьянения» Александром, у которого «вошло в привычку пировать по-новому, по-варварски». В случае с Клитом он оказался «во власти двух пороков, а именно: гнева и пьянства…» В другом случае он «пьянствовал до утра», благодаря чему разрушил, сам того не ведая, заговор молодых офицеров собственной свиты. Во время суда зачинщик говорил, что «не-возможно терпеть… попойки Александра, сменяющиеся сном». Надо полагать, его обвинения были не вовсе безосновательны.

Позволю себе высказать опасение, что сэр Вильям Тарн, уединившись в Шотландии XX века, не имел случая приобрести достаточный опыт военных экспедиций, совершаемых в возрасте 26 лет вдали от дома на пространствах огромного материка в IV столетии до н. э. При всей его учености и остром уме правильно понять эпоху эллинизма ему помешало одно свойство, которое отметил проницательный Ростовцев: сэр Тарн был прежде всего английским джентльменом.