Плагиат. Повести и рассказы

Разобравшись с производством — причем это все легко, весело, с огоньком, —  Илья Ильич подумал, что пришла пора покончить в городе с бандитизмом. На место Проломленного-Голованова он назначил одного рабочего-общественника по фамилии Филимонов и приказал ему в ударном порядке очистить город от преступного элемента. К счастью, об эту пору банды Сашки Соловейчика и Зеленого Змия настолько потрепали друг друга, что в рассуждении грабежей в городе стояла сравнительно тишина, и случаи обезглавливания людей уже по-настоящему удивляли, то есть обстановка сама по себе значительно облегчала задачу новому начальнику гормилиции, и, если бы не рабочая гордость, он вообще переждал бы, покуда бандиты друг друга окончательно изничтожат. Но, с другой стороны, активной борьбе с преступностью помешало одно неожиданное обстоятельство… Как-то председатель Беляев углядел на проспекте Стрункина одну молодую пару, которая ему чем-то не приглянулась; он долго не мог понять, чем именно его неприятно смутила эта, в общем-то, банальная пара, но потом он сообразил, что все дело в вопиющей игривости их костюмов: на шее у молодого человека был какой-то отчаянный трехцветный платок, а на девушке — мятежно-короткая юбка, хотя и пошитая из патриотического, нитрито-натриевого материала. Недолго думая Илья Ильич подскочил к этой паре, сорвал с юноши трехцветный платок, ободрал у девушки подпушку юбки и потом еще несколько раз повторил подобную самовластную операцию, бродя по городу в задумчивом возмущении; он никак не мог взять в толк, откуда и как просочилась в Глупов эта одежная ересь с глубокой политической подоплекой. Добравшись до телефона, Илья Ильич позвонил в милицию.

— Слушай, Филимонов, —  сказал он в трубку, —  в городе беспорядки. Ну, не то чтобы форменные беспорядки, как в какой-нибудь там Айове, а все-таки беспорядки. Неоперившиеся юнцы, понимаешь, позволяют себе появляться на улицах без малого в ковбойских костюмах, а ты небось спишь, какаду кусок?! Бодрствуешь, говоришь… значит, хреново бодрствуешь, если у тебя в городе свирепствует такой незрелый в идеологическом отношении карнавал! Ведь это же настоящая вылазка, если не хуже! Так что изволь принять эффективные меры, чтобы у меня ни одна собака не вылезла на улицу в подстрекательском виде, не то я тебя быстро окорочу!

То есть в самый разгар борьбы против уголовного элемента глуповская милиция была брошена на мятежные юбки и отчаянные платки, и поэтому Зеленый Змий с Сашкой Соловейчиком еще довольно долго в городе жировали. Но и борьба с одежной ересью не пошла: уж как только Филимонов со своими милиционерами ни изгалялся — и конфисковывал на почте журналы мод, и устраивал облавы на носителей подстрекательских туалетов, и даже пару сроков влепил заезжим студентам, щеголявшим в положительно невозможных штанах, —  за идеологическую диверсию, —  ан как носили в Глупове туалеты враждебного образца, так по-прежнему и носили, хоть ты всех неоперившихся юнцов в кутузку пересажай. В общем, плюнул Илья Ильич на одежную ересь, плюнул и примирился, и это был первый случай безусловного поражения власти трудящихся на местах; остановить бег дневного светила — это она могла, а перед прыщавыми десятиклассниками — спасовала.

А тут еще у председателя Беляева как-то состоялся с некоторыми глуповцами огорчительный разговор; в то время как Илья Ильич, стоя посреди площади имени товарища Стрункина, глядел на видообзорную каланчу и прикидывал, к чему бы эту дылду приспособить с политической подоплекой, его окружили некоторые глуповцы; один из них прокашлялся и сказал:

— Значит, есть к вам, товарищ председатель, такой народный вопрос: куда вообще держим курс?

Илья Ильич подозрительно помолчал, а потом ответил:

— Да все туда же — в лучезарное завтра, это без изменений.

— А как насчет хотя бы терпимого сегодня? —  поинтересовался кто-то еще и потупил глаза, испугавшись собственного вопроса.

Третий добавил в примирительной интонации:

— Обувки бы какой, одежонки, чтобы не военно-полевого покроя, все-таки не сорок четвертый год, и, конечно, чего кусать.

— Ну, вы, товарищи, вообще! —  сказал Илья Ильич, неподдельно обидевшись и искренне огорчившись — Откуда эти обывательские настроения?! Какая одежонка, какая обувка — вы что, товарищи, опупели?! Наш с вами лозунг: «Все для победы лучезарного завтра над сегодняшним бездорожьем!» И, как говорится, никаких гвоздей! Так что зарубите себе на носу: человек текущего исторического момента есть не цель, но средство, а вы мне талдычите про обувку!..

— Нет, я средством окончательно отказываюсь быть! Ну куда это годится — сорок лет, и все средство…

— А куда ты денешься? —  отчасти даже ласково поинтересовался Илья Ильич. —  На Марс мы пока еще не летаем, а на Северный полюс я тебя просто не отпущу…

— Ну, тебе виднее, —  послышалось в ответ. —  Ты вон, говорят, на двенадцать суток солнце остановил…