Плагиат. Повести и рассказы

— Как же ни за что?! —  взмолился еще один депутат. —  Эти ребята гикнулись именно что за что! За то, что они собственными руками, так сказать, выпестовали своих тиранов и палачей.

Кто-то добавил:

— Ведь до чего мы из-за этих гадов дожились, товарищи депутаты! Это только с глубокого перепоя можно выдумать такой город, где нет ничего, кроме каленых семечек! Я думаю, надо просто всем миром встать на колени и попросить прощения у наших детей: дескать, простите, дети, что мы вас родили именно в данной точке земного шара.

На все это Илья Ильич угрозливо заявил:

— Я вас, товарищи, беру на карандаш в смысле каверзных разговоров. А остальным скажу так: конечно, нюансы были, чего уж там лицемерить, но ведь жизнь продолжается несмотря ни на что, —  я правильно говорю? Поэтому, товарищи депутаты, имеется следующее предложение: давайте начнем жизнь сначала, как будто и не было ничего. Ведь как бывает в жизни: разойдутся муж с женой, потом опять сойдутся, она ему и говорит: «Давай, Вася, начнем все сначала, навроде мы снова молодожены…» То же самое и у нас — все начинаем снова. А кто старое помянет, тому глаз вон!

— Это в каком же смысле? —  поинтересовался кто-то из депутатов.

— В переносном! —  зло ответил Илья Ильич.

В общем, все сошлись в том мнении, что сессия удалась. Главное, новый председатель горсовета понравился депутатам, и это немудрено, так как Илья Ильич человеком казался смирным, незлобивым — человечным, и вообще единственным существенным его недостатком было незаконченное среднее образование.

Заручившись чрезвычайными полномочиями, председатель Беляев первым делом взялся за красильную фабрику имени XI-летия Октября. Он трое суток прожил на фабрике и пришел к заключению, что вся беда этого предприятия состоит в том, что слишком узка номенклатура его продукции. Тогда он распорядился, чтобы вместо сатинового кумача фабрика выпускала две разновидности тканей: белую, украшенную формулой нитрита натрия, и голубую, в бледно-розовый упаднический цветочек. Директор фабрики Курдюков было возразил председателю, что это, дескать, какая-то не наша, размагничивающая расцветка, но Илья Ильич поставил его на место.

— Будьте шире, товарищ Курдюков, —  впрочем, весело сказал он. —  И давайте верить в нашего рабочего человека: неужели вы думаете, что советский рабочий проникнется буржуазным духом из-за какого-то там розового цветочка? Тем более что я предлагаю изображать не какую-нибудь там водяную лилию японской модификации, а простонародную нашу мальву…

Хотя и не то чтобы оголтело радикальным было это преобразование, но и вал пошел круче, и даже ни с того ни с сего поднялась производительность труда, чего и сам Беляев не ожидал. Правда, некоторая перетасовка технологических карт выбила фабрику из квартального графика, и главк прислал бесноватую телеграмму, дескать, или вы, гады, сушите сухари, или давайте план…

Председатель Беляев так отреагировал на бесноватую телеграмму:

— Вероятно, товарищи из центра недооценивают нашего человека и безграничные возможности власти трудящихся на местах.

Сколько там, Курдюков, у нас не хватает рабочих дней, чтобы с честью окончить квартальный план?

— По самым скромным подсчетам — двенадцать суток.

— Лады, —  сказал Беляев и повелел солнцу остановиться.

Солнце затрепетало как-то, потом остановилось как припечатанное и простояло в заданной точке ровно двенадцать суток. Впоследствии в научных кругах было немало толков о беспримерном этом явлении, каких только гипотез не понавыдвигали ученые разных стран, однако в конечном итоге на Западе все свелось к Иисусу Навину, на Востоке — к предсказаниям крушения системы колониализма, а в Москве решили, что это опять мутят воду американцы.