Плач под душем

Ехали долго. Старую машину сильно трясло на поворотах, и я больно ударялась о каталку всем телом. Я давным-давно потеряла счёт времени и не могла бы сказать точно, сколько мы ехали (и ехали ли вообще)… И телом, и рассудком я пребывала в состоянии психологического шока, наблюдая словно со стороны. Это было и плохо, и хорошо. Наконец машина остановилась.

– Идём, – один из санитаров подал мне руку, – вы можете встать, но пока не выходить.

Второй куда-то исчез, и вскоре вернулся со свёртком, который бросил мне на колени. Это была одежда: джинсы, синтетический свитер, туфли без каблуков и чёрная нейлоновая куртка типа ветровки. Ещё пара носков. Некрасивая одеждас чужого плеча, по которой ясно было видно, что её выбирал мужчина (женщина положила бы колготки вместо носков). После того, как я оделась, мне разрешили выйти. Мы находились в далёком районе города, в районе каких-то новостроек, хаотично разбросанных на фоне чахлых кустов. Рядом стояла красная «тойота». Один из санитаров (к тому времени они уже сняли белые халаты, под которыми были обыкновенная одежда) сел за руль, второй рядом, я – сзади. Мы тронулись с места одновременно со «скорой», поехавшей в совсем другом направлении. Очень скоро мы оказались за городом. Я начала узнавать знакомые места. Я никогда не была на даче у Рыжика, но не сомневалась, что она должна быть именно в таком районе: комфортабельном, броском, претенциозном, недалёком от городарайоне, где стояли одни виллы новых русских и где меня никто не стал бы искать.

Дача представляла собой большой двухэтажный дом зимнего типа, с зимнимбассейном, с большим садом за высокой каменной оградой, за которую невозможно заглянуть с улицы. Меня провели в комнату на первом этаже. Охранники-санитары молча ретировались. Я осталась одна. Принялась оглядываться и ждать.

После спасения из тюрьмы я провела в постели почти десять дней. Врач, наблюдавший меня, радостно сообщил, что я легко отделалась. Лихорадочное состояние из-за не спадающей высокой температуры постоянно туманило мозг. Путалось абсолютно всё: лица, события, цифры.

Теперь я лежала в кровати не в больнице для бедных, в общей палате, а в спальне на втором этаже роскошного дачного особняка с евроремонтом. Моё измученное тело потело на шёлковых простынях, а кондиционер регулировал в комнате подходящий воздух. Для ухода за мной Рыжик нанял сиделку: пожилую подслеповатую медсестру, любившую пить коньяк и потому спать. Впрочем, она ухаживала за мной дней пять, послекоторых я убедила Рыжика, что смогу справляться самостоятельно. Он ухаживал за мной изо всех сил, и мне было приятно болеть. Мягкая постель и обилие вкусной еды навевали ленивые приятныемысли. Среди них терялась одна злобная и колючая: это не навсегда. Я гнала её прочь, как могла. Мне не хотелось думать о будущем.

Я заболела почти сразу, как оказалась в особняке. Почти – потому, что сил хватило на то, чтобы пережить роскошный ужин с шампанским, а потом оказаться с Рыжиком в постели. Это тоже произошло очень быстро – я не думала ни о чём. Лечь в постель с ним я легла, только встать оказалось затруднительно. Он первый увидел, что я вся горю, но не от секса и страсти, а по более прозаической причине, выраженной в температуре 39,5 и лихорадкой по всему телу. Для Рыжика это был тяжёлый день. Когда у меня были редкие моменты проблеска в сознании, он шутил, что секс со мной всегда приносил ему неприятности. Но ради этих неприятностей он готов поставить на кон всё, даже жизнь. Мне было слишком плохо, чтобы ответить достойным образом. Приглашённый врач проторчал в доме до ночи, решая, что делать: отправить меня в больницу или пустить на самотёк, на свой страх и риск. Потом решил оставить. Я так и осталась в спальне – мне очень нравилась мягкая удобная кроватьи уютная обстановка: Рыжик всегда любил роскошь. Утром, часов в восемь, он уезжал в офис и возвращался в семьвечера, словно по часам. Так как дача была зимним особняком с автономной системой обогрева, никого не удивляло, что он переселился зимой за город.

Я не знала, сколько комнат в домеи как они расположены: мне не удалось разглядеть почти ничего. Я видела только гостиную внизу и спальню. Еду мне приносила сначала сиделка, а потомкто-то из охранников, когдасиделка ушла. Охранники каждый раз были новые, и со мною не разговаривали. Когда мне стало немного лучше, я встала на ноги и обшарила всю спальню: мне было интересно, сколько женщин успело здесь побывать. Кое-что я нашла: черные нейлоновые женские трусики со следами высохшей спермы в техническом шкафчике под умывальником. После тюрьмы и болезни я была настроена на философский лад. Сказав себе: «горбатого могила исправит», я сожгла их в пепельнице. Трусы горели плохо. Обугленную тряпку я спустила в унитаз и в тот вечер была настроена совсем не романтически. Вечером, во время совместного ужинав спальне(возвращаясь с работы, он ужинал вместе со мной), я ехидно спросила:

– А эта смазливая телефонная сучка с невинной мордойтоже тут побывала?

– Ты о ком? – удивился он.