Плач под душем

Кровати (нары) представляли собой абсолютно вопиющее зрелище! Там иблизко не было постельного белья. Голые доски, на которые побросали старые рваные матрасы. Матрасы были настолько грязны, что давно потеряли первоначальный цвет. О том, сколько спало на них человек, было страшно подумать! Изнутри торчали куски гнилой ваты, а целые места были покрыты жирными пятнами. От матрасов шёлтяжёлый запах испражнений, немытого человеческого тела и чего-то кислого. Три места были заняты. Оба сверху и одно внизу слева. Четвёртое было моим. Это место было справа внизу, возле параши. На обоих местах вверху лежали человеческие тела. Лицом к стене, разглядеть их было невозможно. Они даже не шелохнулись, когда вспыхнул свет. Я ещё не знала о том, что каждая минута сна в СИЗО является драгоценнейшей роскошью. Слева внизу сидела женщина, и, упираясь обеими руками в койку, в упор смотрела на меня. При виде неё я содрогнулась. Это была огромная бабища лет тридцати пяти, в цветастом платье-халате и стоптанных шлёпанцах. Её испитоевульгарное лицо напоминало бордовый блин. Вместо глаз были узкие злобные щёлки. Меня поразило невиданное выражение злобы, ярко светившееся в этих подобиях глаз. Злобы, способной преследовать неотступно и упорно… Я догадалась, что это вполне нормальное выражение лица для СИЗО. Но всё равно – по коже быстро забегали ледяные мурашки. У бабищи были всклокоченные, плохо покрашенные рыжие волосы, жёсткой проволокой торчащие над головой. Рот был приоткрыт. У неё не было губ. Но с обоих сторон челюсти ярко сверкали золотые зубы. По её помятой фигуре было видно, что она провела в этом месте не один месяц. Я не знала, что должна говорить, я боялась произнести хотя бы одно слово. Она нагло разглядывала меня в упор. Я чувствовала, что меня начинает тошнить от враждебного взгляда. Тем не менее нашла в себе силы подойти к кровати…Вблизи от матраса исходил ещё более страшный запах. Пятна, вонь, что-то тёмное… Мне показалось, что на матрасе были засохшие пятна крови. Я не могла сесть на него, тем более лечь! Я, привыкшая следить за собой, обожающая дорогое белье, тонкие духи, шёлковые простыни и ежедневную ванну с нежным и изысканным ароматом пены! На мне оставался дорогой красивый костюм. Но я не могла простоять на ногах всю ночь. И не было другого выхода: я должна находиться в камере, в этой постели… Я достала из кармана носовой платок, и, обернув руки, отодвинула и немного закатала матрас к стене, а потом села на голые доски. Я наивно рассчитывала утром получить сумку с вещами и чем-то застелить постель… Даже вспомнить смешно, какой я была наивной… Яркий свет продолжал гореть. Усевшись, я снова встретилась со взглядом женщинынапротив. Она рассматривала меня с головы до ног, не меняя положения тела. Потом вдруг спросила:

– Сигареты есть? – у неё был сиплый прокуренный голос.

– Нет, – испуганно отозвалась я. Внезапно заметила, что на одном из её пальцев что-то блестит. Словно поймав мой взгляд, она подняла руку и поправила волосы. Я разглядела на её толстой, с обкусанными ногтями руке массивный золотойперстень. Это поразило меня настолько, что я не расслышала следующий вопрос:

– Какая статья?

– Извините?

– Спрашиваю, по какой статье пойдёшь?

– Я… не знаю… вообще-то я попала сюда по ошибке…

В ответ я услышала грубыйиздевательский смех. Потом снова речь:

– Здесь все сидят по ошибке.

Я подняла глаза наверх, но смогла рассмотреть только нижнюю половину тела в потёртых джинсах.

– Наркоманка, – снова прокомментировала баба мой взгляд, – пойдёт за хранение. Лет семь минимум… Её взяли с одним шприцом на руках. Теперь шьют хранение. Она этот шприц для себя взяла. Тожеторговка… да по её виду все ясно! Бомжиха, наркоманка трассовая, что она продать может, кроме сифилиса? Но кого-то надо сажать. Её вот в облаву взяли с одним шприцем. Теперь пойдёт за хранение.

Несмотря на её пояснение, в ней не чувствовалось дружеского расположения ко мне. Инстинктивно я чувствовала, что именно её мне следует опасаться в первую очередь.

Вдруг раздался скрежет в замке, дверь камеры распахнулась, и на пороге возникла толстая женщина средних лет в форме охранницы, с дубинкой в руке. За нею – двое здоровенных омоновцев. Женщина лет сорока пяти, толстая расплывшаяся фигура, короткая стрижка… Стандартная внешность продавщицы с базара. И почему-то сравнение с продавщицей меня успокоило.

Только услышав стук замка, обе верхние обитательницы быстро спустились вниз. Наркоманка оказалась худой бледной девицей с длинными каштановыми волосами, свисавшими немытыми сальными прядями. Она была одета в потёртые джинсы и мужскую футболку. Вторая верхняя обитательницы была худощавой брюнеткой с волосами ниже плеч, одетой в чёрные лосины и махровый зелёный свитер с блёстками. Она была похожа на проститутку. Наркоманке было не больше двадцати, проститутке – лет тридцать. Все встали и повернулись лицом к стене. Я продолжала сидеть.

– Тебе что, отдельное приглашение?