Плач под душем

Потом была вонь. Какая по-особенному жуткая. Я почувствовала, как моя правая нога попала в липкую, вязкую лужу. Быстро отдёрнула… Судя по запаху, чья-то блевотина. Очевидно, передо мной везли человека, которого беспрестанно рвало. Я не сомневалась: специально для меня Никитин выбрал именно такую машину, велевне убирать. От этой мысли стало ещё хуже и тоскливей. Сжавшись на сидении и подтянув почти к груди ноги, я пыталась собраться с мыслями. Но мысли ускользали, оставляя ощущения страха и отчаяния, величина которых увеличивалась по мере того, как грязная машина увозила меня к неизвестному и страшному будущему.

Вскоре машина остановилась. Решётка распахнулась и металлический голос скомандовал:

– Выходи!

Я вылезла. Мы находились возле длинного и тёмного здания, в котором кое-где светились огни. Я не успела прочитать вывеску у входа. Меня быстро повели по длинному коридору со множеством дверей. Два охранника впереди, два сзади. Никитин исчез. Когда-то я читала, что с таким количеством охранником водят особо опасных преступников. Впереди были решётки:

– Лицом к стене, руки за спину!

Я повернулась, как сказали. Сбоку один из охранников навёл на меня автомат. В таком положении я стояла до тех пор, пока не отворили решётки. Потом мы снова пошли по длинному коридору. Потом – опять решётки. Наконец очутились в настоящем тюремном коридоре со множеством бронированных дверей с окошками. Я поняла, что меня привели в самую настоящую тюрьму. Яркая лампа под потолком отчётливо освещала помещение, в которое не проникал даже лучик другого света. Наконец мы подошли к одной из бронированных дверей.

Поставив к стене, меня снова обыскали. Я удивлялась, почему на меня не надели наручники. Потом велели снять плащ. Я сняла. Снова обыск. Один из охранников отворил дверь и втолкнул меня внутрь. В тот же самый миг я очутилась в сплошнойкромешной темноте, в которой слышался лишь устрашающий металлический лязг запираемой за мною двери.

Сплошная страшная темнота. Темнота, в которой ничего невозможно различить. Ни где я нахожусь, ни куда нужно идти… Ничего. Я чувствовала, как всё внутри леденеет. Ни разу в жизни мне не было так страшно. Ужас был настолько сильным, что я не могла дышать. Мне хотелось закричать, но из остатков какой-то врождённой гордости, с помощью всех сил я сумела сдержаться и не издать ни звука. Протянула руку в темноту. Рассудок подсказывал, что я не могла уйти далеко. И действительно: сзади я нащупала шероховатую поверхность двери камеры. Действуя обеими руками как щупом, я прислонилась к ней спиной. И осталась стоять. Я не собиралась двигаться в темноте. Рассудок подсказывал, что можно удариться обо что-то и больно разбиться.

Позже я узнала, что это был своеобразный психологический тест, один из самых страшных первых тестов в СИЗО. Человека намеренно вталкивали в камеру и оставляли в полной темноте. Если человек начинал кричать, колотить в двери, плакать, требовать его выпустить, терял над собой контроль, это означало, чтоон быстро расколется на допросах и скажет всё, что от него хотят услышать. Я слышала так же, что не многие выдерживали такую проверку – слишком велик был психологический шок. Но я осталась стоять в темноте, и стояла, не двигаясь, в полном молчании, до тех пор, пока в камере не вспыхнул свет и я не смогла разглядеть место, куда попала. Темнота была первым сюрпризом, который приготовило СИЗО. Рассудок подсказывал, что сюрпризов будет много.

Вспыхнул ослепительно-яркий свет. Я не знала, сколько прошло времени (час, полчаса), но мне казалось – прошло три года. Глаза резануло, как ножом. Я ещё больше прижалась к двери. Потом боль ушла, и я смогла разглядеть камеру.

Это было узкое длинное помещение, не очень большое по размеру. Вдоль стен, друг напротив друга, так узко, что можно достать рукой, стояли двухэтажные (или двухъярусные) нары. Почти под потолком, очень высоко – крохотное оконце, закрытое куском ржавого железа. В одном месте железо отогнуто. Камера освещалась двумя голыми электрическими лампочками, свисавшими с потолка прямо на проводе. Жёлтые стены, покрытые грязью и плесенью, с обсыпавшейся штукатуркой. Стены почти все покрыты дождевыми потёками и какой-то грязью. Под окном стоял небольшой столик (наподобие разломанной тумбочки). С правого угла (там, где я стояла, возле двери и правой нижней кроватью) шла невыносимая, страшная вонь. Там находилась знаменитая тюремнаяпараша. Это был грязный, очень низко поставленный и покосившийся голый унитаз. Цвет его было невозможно разобрать из-за налипшей грязи. Над унитазом торчала ржавая раковина умывальника. Болеенелепой конструкции я не видела на протяжении всей жизни! Как ни приглядывалась, не смогла разглядеть очертаний сливного бочка. Может, его отсутствие и объясняло устойчивость этой невыносимой вони.