Плач под душем

Я выздоравливала достаточно быстро. Моё здоровье потихоньку восстанавливалось, но я предпочитала это скрывать. Я корчила из себя страшную мученицу, когда передвигалась до туалета по коридору, хотя на самом деле шла довольно свободно и легко. Я боялась получить лишний раз дубинкой по голове, если кто-то из охранников увидит, что я выгляжу вполне здоровой. Для этих казённых личностей не существовало ни пола, ни болезни, ни возраста, и по любому поводу (и без повода) они пускали дубинки в ход. Кроме того, я думала, что, пока выгляжу жалкой, они не станут за мной тщательно следить. И может быть мне удастся прорваться к телефону.

Я думала обэтом постоянно, каждую минуту, и лихорадочно горячая мысль жгла калёным пламенем мой воспалённый мозг. Но телефон находился в ординаторской, в самом конце коридора. За мной по пятам следовал охранник с дубинкой и казённой мордой. Прорваться не было возможности, никакой.

Каждый день мне делали какие-то уколы. Один из многочисленных благотворительных фондов, отмывающих деньги, заработанные на оружии и наркотиках, оплатил для больницы бесплатные лекарства бомжам и заключённым. Разумеется, дешёвые, и их вполне добросовестно вкалывали нищим и незаконным пациентам каждый день. Медсестры дежурилипо сменам. К бесплатным пациентам они относились плохо. Самых злобных и неквалифицированных медсестёр посылали именно сюда, на третий этаж. Три дня подряд злобные мегеры пытались разорвать мои вены, пребольно вталкивая в руку тупуюнеодноразовую иглу. Они не обращали внимая на то, что причиняют мне боль, не одевали для внутривенных инъекций перчатки, не открывали при мне упаковку с новым стерильным шприцом, не протирали руки спиртом и вообще вели себя так, словно были готовы удавить меня при первой же возможности, как будто я причинила им особо страшное зло. Я прекрасно понимала их отношение. На первом и втором этажах за укол в карман белого халата вкладывали купюры. Бомжам и уголовникам нечем было платить. Мне нечего было положить в карман. Медперсонал мстил за это, создавая нечеловеческие условия. Я переносила уколы, как пытку. Мои руки вздулись и покрылись багровыми синяками, в которым невозможно было прикоснуться, но каждый день меня методично волокли на укол. Там, с тяжёлым настроением затравленного зверя, на четвёртые сутки пребывания в больнице, в манипуляционной, я случайно наткнулась на доброе лицо. Охранник внутри не присутствовал, он ждал в коридоре, а медсестра никогда не закрывала дверь.

В манипуляционной молоденькая девушка в белом халате перекладывала какие-то ампулы. Я не видела её прежде. Она была молода, не старше двадцатилет. Миловидное свежее личико, добрые глаза….Совсем не похожа на злобных мегер, делающих уколы так, будто они режут. Я вспомнила, что с утра слышала разговор отом, что в больницудолжны прислать студентов-практикантов. Очевидно, девушка была одной из них. Когда я вошла внутрь, она спокойно закрыла за мной дверь. Я не смогла сдержаться:

– Вы не боитесь?

– А я должна вас бояться? – девушка улыбнулась. В последнее время я успела отвыкнуть от улыбок.

– Разве вы не знаете, что я под охранной? Человеческое обращение со мной не положено!

– Но ведь вы человек!

Моё удивление достигло предела, когда девушка открыла новую, запечатанную упаковку со шприцем и стала протирать руки спиртом. Я выдохнула:

– Боже мой, что вы делаете здесь?!

– Неужели здесь настолько плохо?

– Хуже, чем вы можете представить!

– Мне жаль…

– Почему? Почему вы должны меня жалеть?

– Вы совсемне выглядите такой страшной! Ну, женщиной, которая… – спохватившись, девушка покраснела, – ну… такой… как о вас говорят….

– Вы хотите сказать, женщиной, которая совершила два убийства? Знаете, вы даже не догадываетесь о том, как вы правы!

– Почему это?

– Потому, что на самом деле я никого не убивала!

Отточенным, профессиональным движением девушка ввела иглу в вену. Я не почувствовала совсем ничего. Ни боли, ни раздражения – девочка колола просто великолепно! Я не могла понять, что она может делать здесь…

– Вам не больно? – она участливо смотрела на меня, и совершенно непонятно, по какой причине, на моих глазах выступили глупые сентиментальные слезы и потекли по щекам….

– Почему вы плачете? Вам плохо? – девушка совсем растерялась, – посидите немного здесь, успокойтесь… я дам валерьянки…

Она хлопотала надо мной с каким-то дурацким участием, и внезапно я решилась! Позжея так и не могла понять, что натолкнуло меня на эту мысль. Может, добрые глаза, которыми участливо смотрела девчонка. Может, осознание мысли, что всё равно хуже не может быть. Или какие-то остатки человеческого, не успевшие испариться от совершённого надо мной ада…. Вызвали жидкость на глазах, словно я могу плакать, словно я – ещё человек.

– Девушка, милая… – рыдая, я схватила её за руки, – не знаю, как вас умолять, но только вы можете мне помочь… Обещайте, что хотя бы меня выслушаете… Мне настолько плохо, что если вы мне не поможете, то я пойду и повешусь!

– Господи… что вы такое говорите! – кажется, она перепугалась. Я продолжала держатьеё за руку и говорить: