Плач под душем

Через полтора часа меня ожидал очень неприятный визит. Визит, которого я не могла избежать, но который предчувствовала заранее. В офис, вальяжно переваливаясь, вошёл тот, кто едва мог протиснуться в дверях, тот, кого так избито, но верно называли «наша крыша». Борисыч, толстый, лысый вальяжный, в штанахстодесятого размера, распахнутой рубашке от Армани, открывавшей жирную волосатую грудь, с коротенькими пальцами, напоминавшими переваренные сосиски, не испытывал ко мне чувства симпатии, как и я к нему. Он был против затеи Ольги взять часть моего капитала в фирму, считал меня с боку припёкой. Обэтом, радостно улыбаясь, поспешила мне сообщить Ольга – ещё до того, как мы вместе стали вести дела.

– Он был просто возмущён! Сказал: на фиг связываться с этой проституткой? Я, конечно, возразила, что ты не проститутка сейчас, а если и лёгкого поведения, то в прошлом, но он даже слушать не захотел. Очень уж против. Конечно, я постараюсь его уломать. Он меня всё время уговаривает: зачем тебе эта дура с рынка? Но ты в наши дела не влезай. У нас с ним свои расчёты…

Так оно и оказалось. У Ольги с Борисычем были свои расчёты, а я была как бы в стороне. Меня это устраивало. При редких встречах он чаще всего не удостаивал меня взглядом, а если и удостаивал, то общался нагловато-покровительственно – так, будто всерьёз в расчёт не принимал. Как с дефективным ребёнком. Это меня бесило. Я чувствовала, что моё вмешательство в дела с Ольгой ему как гвоздь в заднице. Но что же было делать? Впустить меня в долю решила она сама. Так они и общались – будто меня не существовало в природе. Но Ольгу убили. Остался Борисыч. И я. Из окна я видела, как подъезжает его джип. Из джипа вместе с двумя охранниками вылез Борисыч. Один охранник остался у входа, другой караулил у моей двери. В кабинет Борисыч ввалился один. Откуда он знал про Ольгину смерть? Я ему не звонила, но я догадывалась, что здесь, в офисе, есть его информаторы. Поэтому его и ждала.

– Привет, зайчик. Плохо выглядишь. Слышал, слышал, не утруждай свой хорошенький ротик! Тебе не надо болтать все слова. Итак, знаю. Ну что, будем сворачивать дела?

– С чего вдруг?

– Ольку грохнули… вернее, стукнули… пришили, дуру. Наверняка, какой-то псих её малолетний. Если не ты её заказала.

– Я её не заказывала. Это нелепо.

– Очень может быть. Но, дорогуша, мне как-то всё равно. Будем рассчитываться?

– Потом. А сейчас будете меня слушать. Дело я не собираюсь закрывать. Буду работать с вами так, какработала Ольга. Напрямую. Но теперь все дела буду вести я.

– А справишься, зайчик? Это тебе не мордочку красить! Тут серьёзные дела!

– Вы забыли, сколько я тут работаю?

– Я ничего не забываю.

– Вот и хорошо. Зачем уничтожать фирму? Пусть всё будет, как прежде. Разве не выгодный вариант? Разве раньше вы получали плохую прибыль?

– Этоты Ольгу пришила?

– Зачем?

– Вы с ней грызлись, как кот с собакой. Вот ты и пришила. Что скажешь, зайчик?

– Ничего.

– Молодец. Если и твоя работа, то это только увеличит моё к тебе уважение. Паскудная баба была Олька. Глупая и хитрая. Хоть и дура. А у тебя головка вроде варит, я давно заметил. Ладно, я не против. Давай попробуем. Вдруг сработаемся. Ну, будем говорить.

Мы обговорили условия. Собственно, нечего было обговаривать: Борисыч непреклонно навязал свой вариант. Мне оставалось только принять. Я приняла. Борисыч был очень доволен.

– А ты ничего баба. Жаль только, если тебя посадят.

– Почему посадят?

– Ходят слухи, что ты и Гароева хлопнула, а? Крутая девка, крутая. Но до Гароевамне делов нету. А про Ольку я уже сказал. Так что можешь работать, зайчик.

Борисыч удалился, выбив пыль из всех коридоров своей важной поступью мамонта. Я упала в кресло. Я была абсолютно мокрой от пота – блузка и даже белье.

Потом – много людей. Очень много людей. Снова – люди. Я сбиваюсь с ног в поисках каких-то номеров телефонов, решений и лиц. Мне так много надо сделать. Нужно организовать похороны. Нужно сообщить сестре, успокоить персонал и навести порядок в делах фирмы. Выясняется, что у Ольги, в общем-то, никого нет. Всё теперь на мне. От чувства новой ответственности подкашиваются ноги и в голове – туман. Хочется куда-то бежать, но бежать некуда. Ни впереди, ни сзади – ни дороги, ни пути. В промежутках между беготней и туманом успеваю позвонить мужу.

– Знаешь, ночью убили Ольгу…

– Боже мой, какой ужас! Как это произошло?

Я рассказываю. Потом выпаливаю ни с того, ни с сего:

– Знаешь, Ольгу убили… А ведь она хотела меня убить.

Напряжённое молчание на другом конце провода.

– Представляю, как тебе сейчас тяжело.

– Да мне не тяжело. Ты не слушаешь. Я говорю: Ольга хотела меня убить!

– Ну как тебе не стыдно наговаривать на мёртвую! Вечно ты что-то глупое выдумываешь!

– Да я не выдумываю. Я сама слышала: Ольга хотела меня убить.

Я уже сама не рада, что это говорю. От моего мужа не дождёшься ни поддержки, ни сочувствия. Ничего, кроме остро развитого чувства коллективизма.