Забрав Бытие из конюшни Тауэра, я потихоньку поехал домой. Сегодня выдался тяжелый день, даже по меркам последней недели. Еще было светло, но тени уже начали удлиняться. Взглянув вдоль идущей к реке узкой улочки, я увидел рыбака в лодке, забросившего сеть, которая со всплеском ушла в воду, посеребрив ее и вспугнув лебедей. Обыденность. Мне вспомнились слова Гая, когда тот перевязывал Барака. Зачем я ввязался в это опасное дело и вовлек с собой других? Меня побудили к этому мои чувства к королеве, но ведь я так же впутывался в неприятности и до встречи с ней. Такое было при Томасе Кромвеле. Моя связь с ним тогда привела меня к контактам с высокими лицами королевства, которые любили его: они хотели использовать мои способности и пользовались моим упрямством, нежеланием бросать то, что начал. Я подумал, что если успешно покончу с нынешним делом, то, пожалуй, надо будет покинуть Лондон. Хватит. Я могу найти практику в каком-нибудь провинциальном городке — например, в Бристоле или в Личфилде, где я родился и где у меня остались родственники. Но я не был там много лет, местечко это было маленьким, и воспоминания о нем не вызывали у меня радости.
Мои размышления напомнили мне о Тимоти и о его нежелании продвигаться по жизни. Я решил поговорить с Джозефиной — она хорошо относилась к мальчику. Кроме того, я решил спросить ее напрямик, что у нее с Мартином Броккетом. Мой стюард не казался грубияном, но я не видел всего, что происходит у меня дома. Никто из хозяев этого не знает.
Я добрался до дома к пяти. Вскоре я собирался на ужин к Коулсвину, чей дом находился близ Смитфилдской площади, но немного времени у меня оставалось. Дверь мне открыл Мартин — как всегда, с непроницаемым лицом. Я спросил, не было ли мне каких-либо сообщений, и он ответил, что нет. Тогда я подумал навестить Барака, но потом решил, что будет лучше, если он сначала сочинит историю для Тамасин. Черт бы побрал всю эту ложь!
Джозефина была в гостиной, где с обычной заботой вытирала пыль. Когда я вошел, она выпрямилась и поклонилась. Я с тоской посмотрел в окно на свое место отдохновения в саду, но, поскольку мне удалось застать девушку одну, нужно было воспользоваться возможностью поговорить с ней. И я начал дружелюбным тоном:
— В последнее время у меня как-то не было случая поговорить с тобой, Джозефина. Как дела?
— Очень хорошо, сэр, — ответила служанка.
— Я хотел поговорить с тобой о Тимоти. Ты знаешь, что когда ему исполнится четырнадцать, я предполагал отдать его в подмастерья, как Питера?
— Это было бы хорошо, сэр.
— Но ему не хочется уходить отсюда.
Лицо девушки омрачилось.
— У него были несчастливые времена до того, как он пришел сюда.
— Я знаю. Но с тех пор прошло три года…
Служанка посмотрела на меня своими ясными голубыми глазами.
— Наверное, сэр, этот дом кажется ему убежищем. — Она зарделась. — Как и мне. Но, пожалуй, нехорошо слишком долго прятаться от мира.
— Вот и я так думаю, — согласился я и немного помолчал, а потом спросил: — И что, по-твоему, мне следует сделать, Джозефина?
Моя подопечная удивленно посмотрела на меня.
— Вы спрашиваете меня, сэр?
— Да.
Девушка в нерешительности помолчала, а потом сказала:
— Я бы действовала осторожно, сэр. Потихоньку.
— Да, пожалуй, ты права, — улыбнулся я. — А ты, Джозефина, скоро снова встретишься с любезнейшим Брауном?
Служанка покраснела:
— Если вы не возражаете, сэр, он пригласил меня на прогулку с ним опять в воскресенье.
— Если не возражаешь ты, то не возражаю и я.
— Спасибо, сэр.
— Если мне не изменяет память, ты познакомилась с ним на майских гуляньях, на лугах у Линкольнс-Инн?
— Да. Агнесса уговорила меня пойти с ней и надеть небольшой венок, который она сплела. Мастер Браун стоял рядом и сказал, что это очень мило. Спросил, где мы работаем, и когда узнал, что у барристера, сказал, что тоже служит у барристера.
— Юстиция всегда хороша для заведения друзей. — Я подумал о Филипе Коулсвине. Был он мне другом? Пожалуй. — Наверное, мастер Браун — первый молодой человек, с которым ты выходила гулять? — ласково спросил я.
Моя собеседница потупилась:
— Да, сэр. Отец не хотел, чтобы я…
— Понятно. — Возникло неловкое молчание, а затем я сказал: — Не сомневайся, Джозефина, ты ведешь себя как леди, — вот все, что я могу сказать. Думаю, тебе это нетрудно.
Девушка улыбнулась, показав белые зубы.
— Он и не просит большего, сэр, — сказала она и быстро добавила: — Ваше одобрение важно для меня.
Мы немного постояли в некотором смущении, а потом я продолжил разговор:
— Ты хорошо ладишь с Агнессой.
— О да, — живо ответила служанка. — Она советует мне, как одеваться. Знаете, раньше мне никто такого не советовал.
— Она добрая женщина. А Мартин, я полагаю, не ходит с вами гулять?
Служанка наморщила нос:
— Нет, сэр. Он считает такое времяпрепровождение глупым.
— Но он хорошо с тобой обращается?
Лицо девушки омрачилось, и она не ответила.
Я осторожно надавил на нее:
— Джозефина, у меня такое чувство, что между тобой и Мартином какая-то… неловкость, что ли.
Она положила тряпку на стол, а потом набрала в грудь воздуха и подняла голову.