Бух!
– Уфф, – удар в спину. Не так жестко, как я думал. Хотя дыхание из меня все же выбивает напрочь. Зубы лязгают.
Внутри меня что-то екает. И слетает и звенит, словно сорванная деталь. Шестеренка, вылетевшая из заржавленного механизма.
Я почему-то чувствую запах машинного масла.
Я скатываюсь вниз, переворачиваюсь на четвереньки. Черт. Земля все такая же твердая…
– Ох, – говорю я только. Чувствую, как кровь из прокушенной губы течет по подбородку.
Не худшее приземление.
Из тех, что у меня были.
Не худшее.
– Твою мать, – чей-то голос.
Я упираюсь ладонями в пол и с усилием поднимаю голову. Темная фигура смотрит на меня, пытающегося встать. В голове звенит, все двоится. Сотрясение? Этого еще не хватало. Но я жив.
Фигура вдруг разворачивается и убегает. А свет остается…
Я наконец встаю на колени. Все тело болит, как отбитое. Ха-ха-ха. Закрываю глаза ладонью, щурюсь. В затылке страшная, вытягивающая боль. Ничего, ничего.
Лампа-карбидка светит едва-едва. И все равно у меня ощущение, что глаза мне вынимают ржавой металлической лопаткой.
Как у садоводов.
Резь невыносимая. Слезы льются из меня, как реквием по мечте. Черт, черт, черт.
Соберись, солдат.
Я встаю вслепую, иду, вытягивая вперед руки, – пока не упираюсь в стену. Так, собраться. Сквозь пелену слез я вижу, что остался один. Тот человек, что здесь был, убежал. Но там, куда он убежал, наверняка найдутся люди, которые вернутся сюда. И я должен прийти в себя. Собраться и выжить в очередной раз.
Я опускаю руки и провожу по земле.
Ничего не вижу. Чертов свет. Сквозь облако слез я нащупываю что-то холодное и железное. Это садовая лопатка. Она мокрая от земли, рукоять еще хранит тепло человеческого тела.
Я поднимаю ее и беру на изготовку.
Что ж, будет чем сражаться, когда они за мной вернутся.
Убер и свобода
(Болотные солдаты)
Внутри бухих часов
с кукушкой, мокрой как собака
в такси забыв пальто
о нем никто не будет плакать
и обо мне – никто
Так допивай и пошли танцевать
скажи что мы не вернемся
дождь смыл следы сигареты и, блять,
куда же теперь нам идти?!
Бармен разбил коньяк
давай лакать его и плакать
зонта не будет я
отдал его одной собаке
я сам такой же пес
Так наливай еще пять, в смысле пить,
мосты давно уже смыло
ночь так черна, и на что же нам выть
зачем вы пропи́ли луну?!
Дождь на лице, эта ночь – танцевать
твой нос холодный и мокрый
и мы с тобой будем вместе всегда
до самого
входа
в метро.[5]
Глава 1
Необычный гость
Комендант Сенной, больше известный в метро под прозвищем Тертый, подошел к столу и постучал костяшками пальцев по его выгнутой от старости, расслоившейся поверхности. Раз, два, три. Только бы ничего не случилось. Только бы… Хватит пока и той задницы, в которой Большое метро оказалось спустя месяц с лишним военных действий. Тьфу-тьфу-тьфу.
«Обстановка мрак, короче».
«Восстание» и «Маяк» потеряны безнадежно. «Достоевская» переходит из рук в руки, баррикадами забиты туннели до самого верха; мины, ловушки – живая душа не проскочит. Приморцы и веганцы схватились лоб в лоб. Веганский десант штурмовал несколько вентшахт и отдельных станций в тылу фронта. И в двух местах им даже удалось достичь успеха. Пусть и временного. Тертый поморщился.
Пора и нам сделать ответный ход. Пора-пора, порадуемся… на своем веку…
– Так он говорит правду? – Тертый повернулся к Олегу Лесину, министру обороны, ранее бывшему его заместителем.
– Думаю, да.
– Думаешь? Или знаешь?
– Это очень вероятно, – дипломатично ответил Лесин. Он всегда был по природной склонности политиком.
Тертый провел рукой по подбородку. Шершаво и царапается. Когда бриться-то? Времени совсем нет. Тут пожрать не успеваешь… А побриться все-таки надо. Небритый глава целой станции, председатель совета Большого метро, он же в просторечии «сенат» – это может вызвать настоящую панику.
– Твое предложение? – сказал он.
– Собрать совет метро, обсудить перспективы… – начал Лесин. Тертый отмахнулся.