Питер. Битва близнецов

Убер достал красные резиновые трубки. «Что это?», подумал Соловей. Потом вспомнил, сообразил, прорвался сквозь прекрасный блаженный туман. Это те трубки, что он, Соловей, использовал, чтобы привязывать свои жертвы. И ту девчонку, Марту, тоже. Он хотел выругаться, но злости не было.

Убер достал кукри. Огромный, сверкающий. В блаженном потоке «мультиков» Соловей залюбовался отражениями в лезвии кукри. Убер покрутил головой, затем плечами. Приготовился, взял кукри за рукоять двумя руками. Как топор, подумал Соловей. Убер медленно поднял нож над головой…

С хрустом опустил. Соловей не сразу понял, что случилось. Убер снова поднял кукри, с него слетели черные капли, и снова опустил. Шмяк. Шмяк. Плюх.

Соловей повернул голову. На мостовой лежала чья-то рука. Знакомая рука. Вот кольцо-печатка на пальце…

«Это моя рука», вдруг понял он.

Убер сказал:

– Вот какая-то такая кривоватая справедливость.

Он поднял свой вещмешок и повернулся. Соловей еще не чувствовал боли, но понял, что сейчас произойдет. Его бросают здесь, на поверхности. Вот так.

– Не оставляй меня так! Прошу! Не оставляй! Лучше убей! – закричал Соловей. Наркотический туман наплывал, затуманивал зрение. Не сейчас, раздраженно отозвался Соловей. Усилием воли он отогнал эйфорическую волну, заставил себя собраться.

Убер остановился. Посмотрел через плечо на изуродованного Соловья.

– Глупости. Не будь девчонкой, – сказал он.

– Убер! УБЕР! – заорал Соловей во всю мощь легких. – БУДЬ ТЫ ПРОКЛЯТ! У меня же нет рук!!!

– Слушай, не драматизируй.

– Нет рук, с-сука!!

– Вот тут ты меня прямо заинтриговал, – сообщил Убер. Собрал вещи, сложил в рюкзак. Тщательно вытер кукри и вложил в ножны.

Соловей начал молить:

– Убей меня! Пожалуйста!

Убер хмыкнул.

– Обойдешься.

– Убер!! Сука! Будь же человеком!

Скинхед резко повернулся. Соловей сглотнул. Рот пересох – обычная побочка промедола. А может, не от этого…

– Знаешь, кто я? – сказал Убер спокойно.

Убер смотрит на Соловья сквозь стекло противогаза.

Соловей:

– Убер, пожалуйста…

– Я типа ангел господень, понял? Я гнев его… и тому подобная хрень. Так сказала одна маленькая девочка и так оно и будет. Аминь. Слушай, Соловей, ты действительно ждешь от меня милосердия?

– Убер… не надо… н-нет… пожалуйста. Только не так!

– Видишь? – Убер раскрыл ладонь. На ладони лежало грязное черное перо. – Вот оно, мое милосердие. Аз есмь всадник на коне бледном, сука.

Скинхед помолчал. Ветер подхватил перо с ладони и поднял вверх, все выше и выше. Перо, дергаясь, поднималось над городом. Возможно, туда, наверх. К воротам.

– И имя мне – долбаная Смерть, – сказал Убер.

Тишина. В темном небе над площадью кружили черные крылатые тени.

– А сейчас попробуй выжить, – сказал Убер. Повернулся и пошел. Соловей закричал, затем посмотрел на свои обрубки – и опять закричал. Он вдохнул полной грудью отравленный радиацией воздух – и вдруг, вместо того чтобы кричать, запел. Он давно не пел этой песни, великолепной неаполитанской «Сорренто». Теноры должны петь «Вернись в Сорренто», даже когда Земля останется совсем без людей:

– Как прекрасна даль морская…
Как влечет она, сверкая,
Сердце нежа и лаская,
Словно взор твой голубой.
Слышишь в рощах апельсинных
Звуки трелей соловьиных?
Вся в цветах благоухая,
Расцвела земля вокруг.

Великолепный тенор летел над мертвой площадью, мертвым городом, мертвым дворцом, мертвыми львами…

Torna a Surrieееееnto,
famme campà!

«Вернись в Сорренто, верни меня к жизни». Что может быть лучше солнечной неаполитанской песни, звучащей над городом холодной земли и ледяной северной воды?

Соловей закончил петь. Лучше он не пел никогда.

Убер остановился.

– Браво, – сказал он. – Кажется, сегодня я слышал лучший голос на Земле.

Повернулся и пошел дальше.

За его спиной затихал крик Соловья:

– Убер, не бросай меня здесь! Я тебе скажу! Скажу! Это важно!

* * *

Убер уходил, не оборачиваясь. Какой бы ни был этот секрет, он не стоил его милосердия. Не в этом случае. Мика мертва, Мамед мертв, Нэнни и Юра тоже мертвы. А вот те, кто это сотворили, позволили и благословили, еще мертвы не все. И он это исправит.

Соловей закричал.

* * *

Он сорвал свой прекрасный голос и теперь не мог даже шептать. Только хрипеть.

Спина скинхеда исчезла вдали. Соловей вздохнул. Он все еще плавал в наркотическом тумане от обезболивающих. Мир вокруг играл яркими красками и плавился цветами. Мир вокруг был великолепен и потрясающ.

Но Соловей знал, что это ненадолго.

«Все-таки странно чувствовать себя без рук». Соловей видел, как из ран медленно сочится кровь. Видел багровую лужу. В луже отражалась колокольня храма, на ней сидели крылатые тени. Одна из теней вдруг шевельнулась, расправила крылья. «Черт». Соловей поднял голову и засмеялся. Нет уж, он просто так не сдастся.

Он подтянул под себя ноги, поднатужился. Первая попытка не удалась… со второй Соловей встал.

Он стоял, пошатываясь, безрукий и злой.