Питер

– Откуда идешь? – спросил таможенник.

У него был замороженный равнодушный взгляд.

– С Восстания. – Иван знал, что это вызовет расспросы, но откуда ему еще идти?

Против ожидания, таможенник не стал допытываться дальше, а просто кивнул – понятно.

– Что несешь?

– ГПэшки на продажу. Ну, и по мелочи.

– Показывай.

Иван расстегнул сумку, показал. Таможенник хмыкнул.

– Цель посещения, – он раскрыл толстую тетрадь в клеточку, послюнявил карандаш. – Пишу: бизнес. С тебя два патрона.

Иван кивнул – понятно, куда без пошлины.

– А что так много-то? – спросил он.

– Время такое, – сказал таможенник. Аккуратно вырвал листок из тетради, протянул Ивану. – Плати или топай обратно.

– Тяжелое время, – сказал Иван.

– Да уж, – согласился таможенник. – Не без этого… Слышал новости? Придурки с Васьки вон бордюрщиков перебили зачем-то. Всех подряд – и женщин, и стариков тоже. Как так можно?.. Хотя чего я тебе рассказываю? Ты сам лучше меня… – Он нахмурился. – Э, ты чего побледнел? Да ты что, тоже из бордюрщиков?

– Да. – Иван пошатнулся. Голова снова кружилась. То ли от долгой ходьбы, то ли просто так.

– Понятно, – сказал таможенник. – Извини, друг. Я вот раньше вашего брата не очень любил, честно, но это же абзац совсем. Нельзя так с людьми. Чего эти василеостровцы, с цепи сорвались?

Иван снова увидел: Гладыш, оскалив зубы, вгоняет лом в неподвижное тело. Брызги крови.

– Это не они, – с трудом сказал Иван. – Это… адмиральские были…

От явной лжи свело челюсти.

– Э-э, – сказал таможенник. Глаза у него совсем разморозились. – Как тебя обработали-то… Адмиральцы тоже не сахар, согласен, но по сравнению с васькиными – просто все в белом. Тьфу ты. Говорят, там сейчас василеостровцев судить собираются. Как военных преступников. Ты бы в свидетели пошел, что ли? Это нельзя так оставлять, а то совсем оборзеют, сволочи. Они там и так огнеметами людей жгли, я слышал. Это уж совсем ни в какие гермоворота…

– Сколько платить, говоришь? – Ивану совсем не хотелось продолжать этот разговор. – Два патрона?

На его удивление, таможенник вдруг махнул рукой:

– Забудь. Давай, – он протянул руку. Лицо вдруг стало вполне человеческое.

– Что давай? – спросил Иван тупо.

– Как что? Печать поставлю. – Таможенник взял листок, подышал на печать, шлепнул два раза по листку, оторвал половину, другую вручил Ивану. – Давай, друг, проходи. А патроны ты себе оставь. Поверь, тебе нужнее.

– Да, – сказал Иван. – Спасибо.

На листке была прямоугольная печать «ДИСПАНСЕРИЗАЦИЮ ПРОШЕЛ».

* * *

Сменяются века.

Сменяются туннели.

Сменяются люди.

Сменяются вопросы.

На самом деле все то же самое.

История – это неприятности, которые случились с кем-то другим…

* * *

Иван лежит лицом вниз и думает.

В данный момент у этого положения даже нет конкурентов. Если Иван сядет, ему будет плохо, и его будет тошнить.

Если встанет – он просто потеряет равновесие и вернется в точку покоя.

Если попытается подтянуть ноги под себя, голова окажется ниже, чем сердце, кровь прильет к мозгу и Иван, скорее всего, просто потеряет сознание.

Нет, думает он. Какой интересный пол. Какой мрачный, жесткий, темный и холодный бетонный пол. И я на нем лежу. Внутри Иван чувствует ссохшийся, угловатый комок. Это желудок. Он болит. В данную минуту все можно выразить простыми словами. Вот печень. Она ноет. Вот голова – она думает. И болит, конечно. И кружится. Но в принципе, все просто – Ивану плохо.

Нет, лучше так. Ивану задумчиво.

Усилием воли он закрывает глаза и заставляет себя спать еще. Такое запихивание в сон, как патрон в патронник при открытом затворе. Р-раз. Идет туго, но идет. Иван спит.

Закрываем затвор.

Диггерам перед заброской положено спать двадцать четыре часа. А лучше сорок восемь. Потому что наверху не спят.

После заброски сколько хочешь. Если вернешься. И не забыть отлить на «герму» – это хорошая примета.

Но сейчас Иван не готовится к заброске, а просто спит. В крови у него повышенный уровень токсинов, пониженное содержание кальция и витамина С. Легкое обезвоживание в целом. Мерцающий ритм сердца. Последствия алкогольного отравления. Впрочем, по-русски это называется: хорошо вчера врезали.

Иван спит. И одновременно не спит. Видения и кошмарные твари где-то рядом, за стеклянной стеной, а сейчас он думает.

Все кончено. Все кончено.

Пищевод болит, словно вчера они пили кислоту. Иван спит, перед ним проплывают лица вчерашних собутыльников. Не лица – хари.

«Пей, бордюрщик», – говорили они и подставляли кружки. Темная жидкость льется из мешалки, воняя ацетоном. Рука, заросшая рыжим волосом. Под ногтями залежи каменного угля. Иван снова видел, как кто-то – возможно, он сам – протягивает руку и высыпает в эту рыжую подставленную ладонь горсть латунных и биметаллических цилиндриков. Пачки таблеток. Патроны, думает Иван в запоздалом приступе тревоги, антибиотики… черт. Он почти просыпается, но продолжает спать.

Надеюсь, это только сон. Иван надеется, что проснется, а патроны на месте, антибиотики на месте, сам он одет, цел, невредим и готов идти дальше.

Дальше, дальше, дальше…