Питер

Человек лежал на голом полу, безвольно откинув голову. На лице застыло знакомое Ивану выражение «я що, крайний?», такое же он наблюдал на этом лице несколько часов назад. В виске Ефиминюка было аккуратное точечное отверстие. Один-единственный потек крови…

– Пришли его сменить, а тут такое, – дружинник махнул рукой. – Эх, люди…

Иван присел и посмотрел внимательно. Из виска Ефиминюка (не ста вить психов в дозоры!) торчала едва заметная при таком свете металлическая полоска.

– Чем это его?

– Спицей, – сказал Иван. – Удар с близкого расстояния, сильный, причем он удара явно не ожидал. Свой?

– Да кто его знает, кто у него свой, – в сердцах ответил Солоха, диггер из Ивановой команды, который сегодня был дежурным по станции. – У него ж вечно все было не как у людей. Я вот все не врублюсь, чего они пулемет не взяли?

Иван пожал плечами:

– А смысл? Его тащить себе дороже.

– Ну дизель же они тащили.

– Верно.

«Кто тебя убил? – мысленно спросил Иван у мертвеца. – „Та я що, крайний?“ – словно бы ответил тот. Резонно. Неужели это все те же, с дизелем?

Думай, Иван.

Выходит, они шли фактически по пятам за Иваном. После того как он прошел блокпост (и шарахался полночи по платформе), они убили Ефиминюка и прошли в дизельную. Так? Значит, через оборотный туннель? Или спустились через ВШ? Ну, это вряд ли. Там лестницы давно сгнили…

Забрали дизель и пошли дальше. А куда им идти? К Адмиралтейской, больше некуда».

Иван выпрямился.

Где Сазонов, черт, когда он так нужен?!

Солоха наклонился и откинул полу куртки… та-ак. Иван моргнул.

На груди мертвого, на белой (относительно) майке был нарисован красным знакомый знак. Интересные пироги с котятами. Выходит, чтобы выдернуть спицу из виска, времени не нашлось, а знаки рисовать – так запросто?

Интересное кино.

…Грубо намалеванная звезда в круге. Что это за знак?

– Даже странно, издевательство какое-то, – сказал Солоха.

* * *

Постышев ворвался чуть ли не бегом – и сразу к трупу.

– Коммунисты, что ли? С Купчино? Которые туннель роют?

Иван покачал головой:

– Непохоже. Смотрите, звезда неправильная – она нарисована не как советская звезда, а как пентаграмма скорее. И вписана в круг. И вот эти знаки – видите? Думаю, надо позвать Водяника, он объяснит лучше, чем я.

– Ладно, – сказал Постышев. – Спросим у профессора.

Водяник долго разглядывал звезду, потом предложил любопытным удалиться из комнаты к чертовой матери. Постышев поднял брови. Затем, разглядев что-то в лице профессора, кивнул. Комендант по-медвежьи, тяжело поднялся. Посторонние уходить не желали, так что Постышев, немного по орав, выгнал любопытных. В дизельной остались только эти двое и Иван.

– Так что, Проф? – комендант повернулся к Водянику.

– Отлично. Так гораздо удобней работать. Никто не мешает, не путается под ногами…

Постышев молча посмотрел на профессора:

– Мне не до шуток, Григорий Михалыч.

– Если бы я хотя бы, черт побери, шутил! Как думаете, Глеб Семеныч, почему я попросил удалить всех?

– Я все еще жду ответа, – напомнил Постышев. Глубокие, как марсианские каналы, морщины рассекли его лоб. – Что эта звезда означает? Ради чего я тут народ матом крою?

Иван достал из кармана зажигалку. Курить он так и не научился (табак был с поверхности, поэтому дорог. Заядлые курильщики сушили водоросли, кто-то навострился выращивать марихуану), а вот в заброске зажигалка незаменимая штука. Эту соорудили из автоматной гильзы местные умельцы. Хорошая вещь.

Иван щелкнул зажигалкой. Посмотрел на пламя.

– Вы слышали о Навуходоносоре? – спросил Водяник.

Иван кивнул, не отрывая взгляда от язычка пламени. Библия как один из столпов культурного наследия человечества, пусть даже уничтоженного в день Катастрофы, была одной из главных книг для обучения. По крайней мере здесь, на Василеостровской. Там, откуда Иван пришел, Библии не было, а учили по старому школьному учебнику. Он уже здесь догонял – пришлось. Политическая система Василеостровской требовала вживания в нее, принятия ее ритуалов и принципов. Здесь детей учились по определенной программе, единой для всех. Дальше уже шло кастовое деление. «На самом деле у нас просвещенный феодализм, – язвил Водяник, – с легким налетом анархии». Другому бы за такие слова дали по шее. Профессору было можно.

Кастовое деление плюс избранный народом феодал. Наследственная передача обязанностей. В средневековой Японии сын актера становился актером, наследуя даже не профессию, рассказывал Водяник, но саму роль. Мы все играем свои роли – фермер, мент, диггер. И спектакль «Василеостровская» продолжается…

– И что? – Постышев потяжелел взглядом тонн на десять. Появился опасный свинцовый блеск.

– Навуходоносор, царь Вавилонский, уничтожил город Израилев, но и наставил пророка Иеремию. Теперь дальше. Валтасар, тоже, как ни странно, царь Вавилонский. Огненная надпись, что появилась на стене, когда царь пировал, празднуя победу, гласила – до конца его царствования осталось тридцать дней. Мене-мене, текел, упарсин… Измерен, взвешен, найден негодным.