Собеседники из “Критической массы” обсуждали (это было оговорено в самом начале) не “качество стихотворной продукции, а логику литературного процесса”. Вопрос о качестве — табу, проблема не в качестве, а в концепции конструирования, некоторых частных ошибках составителей-кураторов-метакураторов. Соответственно правильная — “продуктивная” критика должна исходить, по мысли Михаила Айзенберга, из “незнания, что такое хорошо, что такое писать, что такое стихи”. То есть опытного, читательского, социокультурного знания о том, что есть поэзия, вообще быть не может. “Есть текст. Приходит аналитик и говорит: “Этот текст замечателен тем-то и тем-то”” (Дмитрий Кузьмин). В пределах данной логики любая критика с позиций представления о поэзии, о том, что элементарно хорошо и что плохо, просто невозможна. Все объявляется текстом, и в любом тексте можно найти нечто замечательное — критериев качества нет. Зато есть присвоенное право (опять к вопросу о плюрализме), которое так сформулировал один из организаторов проекта Дмитрий Кузьмин: “…только мы (“НЛО”) способны обеспечить такой масштаб охвата явления и такой уровень разговора о нем”. Составители антологии в лице того же Ильи Кукулина твердо уверены, что уж теперь все поэты, попавшие в нее, “что бы ни случилось, стали неотъемлемой частью истории русской литературы”. Святая простота…
На наш взгляд, именно сейчас как никогда остро стоит вопрос о качестве поэтического текста. Выпуск большого количества денежных знаков приводит к инфляции, глобальным потрясениям в экономике. Тиражирование большого количества текстов без цензуры качества приводит к обесцениванию поэтического слова. Читатель будет стараться избегать риска, он вообще не будет обращать внимание на девальвированную поэзию. И здесь уже действительно будут уравнены все произведения, и хорошие, и плохие, — они попросту окажутся невостребованными. Те же сборники Чухонцева и Русакова — события в литературной жизни страны — будут выходить тиражом 500 экземпляров, и их днем с огнем не сыщешь. Игнорирование вопроса о качестве можно расценивать как одно из влияний Интернета, основной конек которого — полный плюрализм в вопросах уровня, художественного достоинства литературного произведения. Мы же все-таки по старинке имеем дело с бумагой, а, как известно, то, что написано пером…
Вопрос о качестве важен еще и потому, что он связан с проблемой функционирования произведения, определения границ его бытования, характера его читательской аудитории. Принято считать, что с повышением художественного уровня текста раздвигаются границы его аудитории. Как отметил Дмитрий Пригов в уже упоминавшейся беседе, опубликованной в “Критической массе”: “За пределами узкого круга потребителей данного сборника вряд ли кто упомянет его. Ну, разве только сами поэты и их окружение. Не будет цитат, скажем, в газетных публикациях или заголовках, ни каких-либо поминаний или использования в широком культурном обиходе”. Но нужно ли искусственно размывать эти границы между поэтическим и массовым, уличным словом? Разрушая их, устраняя границы, мы отвергаем и саму систему ценностей. Пестрота и разнообразие, где откровенная графомания и рифмоплетство уравниваются с действительно достойными образцами, поэзии не на пользу. На выходе мы имеем не обещанный ландшафт и даже не контурную карту, а какое-то диффузное, аморфное пространство, что, конечно, негативным образом влияет и на читателя поэзии. Он сейчас попросту растерян и уходит с головой в классику — своеобразная защитная реакция. А мы гадаем, почему современную поэзию так мало читают!
ОБЫКНОВЕННАЯ ВОЙНА
Проза о чеченской кампании
Полноценной и самодостаточной литературы о чеченской кампании еще нет — только первые ростки. Нет попросту потому, что еще не исчерпан сюжет этой войны. Нет уверенности ни в чем, даже в том, что она происходит на самом деле. И опыта анализа этой войны тоже нет. Лишь вступающая в конфликт со здравым смыслом эмпирика, с одной стороны, и политические спекуляции, где нет места конкретной судьбе, ощущениям, переживаниям частного человека, — с другой. В прозе сюжет этой войны строится из коротких повестей и рассказов, которые могут сложиться в циклы. Так болото под Алхан-Юртом, описанное Аркадием Бабченко в повести “Алхан-Юрт”, — символ всего мироздания, где, как в точке, свернуты время и пространство. Оно самодостаточно. Там жил и “умер” вместе со всем миром главный герой повести.