Письма с войны

До сих пор мы всегда останавливались на маленьких местных станциях, где люди еще не настолько истощены от голода. Впрочем, в деревне жизнь вообще всегда принимает более естественные формы… но иногда в дороге нам встречались мрачные, бледные, несчастные, бедные пролетарии, по которым сразу видно, что представляет собой Советская Россия. Почти каждые три часа — вот от этого действительно становится не по себе — нам попадаются навстречу медленно и с предосторожностями идущие назад поезда с ранеными, должно быть, и вправду впереди происходят сумасшедшие сражения.

[…]

* * *

Одесса, 11 ноября 1943 г.

[…]

Из Винницы в Одессу нас доставили самолетом, и теперь мы едем дальше в направлении Крыма. У нас нет ни родины, ни мало-мальски достойного руководства…

Пишу тебе эти строки на огромном поле аэродрома в Одессе, откуда мы полетим дальше. Передай от меня привет всем остальным; кто его знает, когда еще удастся послать весточку. К тому же из Крыма почту отправлять не будут.

[…]

* * *

Восточный фронт, 14 ноября 1943 г.

[…]

После «фантастического» перелета мы вот уже как три дня торчим здесь. Первые десять относительно «спокойных» минут я трачу на письмо тебе, которое, надеюсь, дойдет.

Война жестока и страшна, это действительно адская машина; не стану особо распространяться, ибо кто знает, как долго продлится такое «затишье». Пишу, сидя в земляной норе, которая уже не раз за три дня спасала мне жизнь.

Потом, когда-нибудь, я расскажу тебе об этих днях, которые явили мне истинное лицо войны.

Мой новый номер: 16084-Б. Уже целый месяц я не получаю писем.

[…]

* * *

Восточный фронт, 15 ноября 1943 г.

[…]

Сегодня чуть-чуть потише, но по-прежнему довольно жарко, однако рано хвалить день, ведь еще далеко не вечер. Мы втянуты в ожесточенные бои, но сейчас русская пехота ничего не может предпринять против нас. Да она меньше всего досаждает нам. Вечерами — в три часа здесь уже темно — мы всегда отправляемся на передовые позиции, потому что днем это очень рискованно. Утром, днем, а также вечером обе стороны творят страшное смертоубийство. Нет ничего более безумного и преступного, чем война. Я не жалуюсь. Пока я здоров и непременно таким и останусь. Мы лежим на краю огромного поля, где росли подсолнухи, теперь из него торчат лишь по-осеннему голые стебли, а земля искорежена взрывами вражеских и наших артиллерийских снарядов и гусеницами танков, плотная, твердая, черная, как вороново крыло, земля, в которой мы с трудом выкапываем себе норы. Земля, земля для пехотинца — его стихия. Надеюсь написать тебе поподробнее, и остальным тоже, как только на денек выберемся отсюда. Может, такое продлится недолго.

Сегодня великолепное солнце, и мы можем хоть немного просушить нашу одежду и грязные одеяла, чтобы не так сильно страдать ночью от холода.

[…]

* * *

Крым, 19 ноября 1943 г.

[…]

Война жестока, беспощадна, безжалостна; мы затаились, словно звери, в своих земляных норах в ожидании огня из крупнокалиберных орудий, который часто почти накрывает нас. Некоторые минуты этого беспредельного ужаса на всю жизнь врезались в мое сознание, так что я всегда буду считать их неким мерилом. И когда я почти вгрызаюсь в черную русскую землю, чтобы спасти свою жизнь от несущего смерть железа, я не могу найти разгадку одного печального факта: почему матери должны посылать на войну своих сыновей. Ах, я уверен, что со мной ничего не случится.

[…]

* * *

Восток, 21 ноября 1943 г.

Крым.

Воскресенье.

[…]

Вчера опять выдался жуткий, полный волнений день, быть может, ты догадалась об этом из сводок вермахта. Но все, слава Богу, обошлось.

Мы все устали, несказанно устали, и потому ночью готовы уснуть даже при таком, пробирающем до костей холоде, к тому же мы ужасно грязные, это почти превратилось в болезнь, мы все просто запаршивели; я уже подумывал было чуточку ополоснуться хотя бы кофе, и очень хочется сбрить эту распутинскую бороду, но того, что можно пить, крайне мало, и оно на вес золота. Я теперь вместе с лейтенантом из Ниппеса. У нас общее хозяйство в большой земляной норе с потолком, даже есть немного соломы. Сегодня после долгого, очень долгого бодрствования мне удалось поспать часок-другой, я спал так крепко, что никакой ураганный огонь не в силах был разбудить меня.

Война отвратительна, беспощадна и бесчеловечна, я просто не могу подобрать подходящие для нее определения, может быть, потом я расскажу тебе о ней. Я уже привык, проходя мимо убитого, не важно, немец это или русский, произносить: «Благослови Бог душу твою!» Ах, как же беден человек!

Сегодня я отправляю тебе последнее письмо в конверте, сюда же вкладываю письмо и для остальных, но завтра мне пообещали подарить конверты.