Письма с войны

Самое прекрасное в новых, пахнущих цементом бункерах — кровати, это висячие маты в раме из толстых железных стержней; на вид они довольно тонкие и жесткие, а на самом деле очень мягкие. Сами по себе висячие маты, пожалуй, чересчур легкие и упругие для нас, они больше подходят для матросов с их раскачивающейся походкой, чем для флегматичных и мрачных пехотинцев. На улице очень холодно, мы закрыли дверь, тяжелую, толстую, массивную железную дверь, которая тотчас напомнила мне дверь бомбоубежища на Нойенхёфераллее. Чтобы получить представление о бункере, надо припомнить бомбоубежище, только бункер немного уже и в нем еще меньше воздуха. Вначале я часто садился на стул перед входной дверью и жадно хватал ртом воздух, однако из этого большей частью получалась сумасшедшая беготня, потому что телефон молчит не более пяти минут, но главная неприятность в том, что порою я бился о низкие своды бункера, так что вскоре пришлось отказаться от экстравагантных глупостей. Часто отключают свет, даже в утренние часы, тогда я сижу здесь при отнюдь не благоухающей карбидной лампе или при свече, хотя за стеной солнце заливает все вокруг ярким светом. Самым вредным, пожалуй, является цементная пыль, поднимающаяся с полу и оседающая затем белесым слоем на всех вещах, почти каждое утро я наметаю по ведру цемента с такой маленькой площади, настолько рыхлый и мягкий материал постройки. Кроме того, все поверхности голые и некрашеные, на потолке проступают ржавые следы балок, а из стен можно «наковырять» хорошенькой гальки. Я не думаю, чтобы даже тюрьмы выглядели так. И тем не менее сознание того, что ты живешь в абсолютно прочном помещении, придает тебе уверенности в том, что ты будешь сражаться до последнего.

Сегодня я читал очень страшную книгу, печальную любовную историю, не такую уж потрясающую, но она рассказывает о несомненности любви и обо всех вещах, происходящих между мужчиной и женщиной; эту книгу, как и многие подобного рода, нельзя причислить к категории плохих, это что-то среднее, вполне читабельное, однако не шедевр, она написана прелестным языком и все-таки не бесспорна… Лучше всю жизнь быть рабочим и выполнять тяжелую физическую работу, чем сочинять такие книги; но мне кажется, что при соответствующих обстоятельствах я мог бы за два дня написать три такие книги. От подобных выводов становится грустно. Мне предстоит еще много, очень много работать, но я в таком возрасте, когда первые ступени обычно уже позади; порою, однако, я боюсь, что из моих планов вообще ничего не получится, хотя думаю, это всего лишь результат расшатанных нервов, и стараюсь не поддаваться мрачному настроению. Когда во время последнего отпуска я перелистывал свои «странички», мне иногда казалось, что это писал какой-то незнакомый, насмерть перепуганный ребенок.

[…]

* * *

Западный фронт, 13 октября 1943 г.

[…]

Мои дни во Франции, очевидно, сочтены. Куда нас пошлют, не знает никто, но это выяснится; естественно, предполагается, что я останусь в этой же войсковой части, все окончательно установит медицинское освидетельствование. Во всяком случае, мы получим отпуск, прежде чем нас отправят отсюда, нам это даже обещали. Но кому не известно, что на обещания солдафонов полагаться нельзя…

Даже in puncto[119] учебного отпуска я еще полон надежд. Пока, насколько мне известно, отказа не было.

Не исключена возможность отправиться в Россию. В ближайшие дни, едва окажусь в новой роте, постараюсь узнать, как обстоят дела с моим учебным отпуском. Насколько я мог понять из попавшихся мне во время дежурства на телефоне инструкций, на этот счет не существует четких ни «да», ни «нет», так что опять остается только надеяться…

[…]

* * *

Западный фронт, 27 октября 1943 г.

[…]

Сегодняшний день оказался для меня тяжелым, ах, для нас обоих тяжелым и огорчительным: получен окончательный отказ в учебном отпуске. Абсолютно ничего нельзя сделать; даже если бы мы и сумели что-то предпринять — что на самом деле исключено, все равно мое ходатайство отклонили бы, потому что мы действительно должны передислоцироваться. С завтрашнего дня нам предстоит длительная поездка. Нам выдали походный паек на небывало большое количество дней, единственным утешением в этой столь долгой поездке будет почта, в чем нас заверили. Как ты догадалась, это известие меня очень, очень утешило…

Сегодня опять был дежурным связным, и мне пришлось ехать в батальон, где я мог непосредственно в канцелярии узнать о своем деле. Я узнал о нем еще довольно рано, около трех часов дня, когда оно только что вернулось от командира. Это просто невозможно.