Письма с войны

Если у тебя будет возможность, отыщи все-таки в нашей подсобке в Зюльце или на Каролингерринг книгу Кьеркегора и почитай хотя бы чуточку, если, конечно, выберешь для этого время. И не забудь, пожалуйста, о моем «Вергилии, отце Запада»![116]

Несколько раз пришлось прерывать письмо, мешали, потом надо было уехать, а теперь опять наступила ночь. По пути в канцелярию заглянул в маленькую пивную, расположенную между разрушенными или нежилыми домами, и выпил стакан дивного белого бордо. […]

За окном ласково шумит благостный дождь, теплый и убаюкивающий, сущее благолепие после недельной жары.

Опять уже почти полночь, в четыре мне предстоит заступать на пост, надо часок-другой вздремнуть, а так хотелось поболтать с тобой, но глаза закрываются от усталости!

[…]

* * *

Франция, 20 июля 1943 г.

[…]

К нам приставили нового лейтенанта, сущая сволочь. Я всегда добавляю к его имени, когда приходится к нему обращаться: «Лейтенант четвертого военного года». Знаешь, такой хилый, болезненный, такой старообразный плюгавенький интриган с бледным иезуитским лицом четвероклассника. Физиономия вылитого нытика, коварного гимназиста в очках. Он явно старается сделать нашу жизнь еще тяжелее, чем она есть. Мои доставляющие радость книги Кьеркегора незамедлительно стали причиной его недоброжелательства, и он тут же позаботился о том, чтобы во время дежурства на телефоне у нас вообще не оставалось ни минуты для чтения. При этом у него бывают приступы омерзительной слащавости, на что я реагирую, как подвыпивший русский. Я решил до тех пор злить его, пока он не выгонит меня отсюда и не засунет в какую-нибудь другую группу. Там будет больше свободного времени, кроме того, мне опостылела его тошнотворная физиономия, которую приходится видеть и день и ночь. В обычных условиях такой человек вызвал бы только сочувствие, а на руководящих постах подобные типы необычайно жестоки в своем слепом и глупом честолюбии!

Вот так я и живу здесь с такими законченными негодяями и не могу ни писать, ни читать. Если после войны останемся живы, мы вычеркнем из памяти всех подлецов и нашего глупого обер-лейтенанта тоже. После войны весь этот сброд забьется в какой-нибудь угол, а мы на развалинах будем продолжать жить, […] мне не хотелось бы покидать Кёльн, даже после всех ужасов нельзя покидать его, да и где бы ты ни оказался, в Кёльне все равно лучше; быть может, мы станем жить в Бонне, во всяком случае, неподалеку от Кёльна.

[…]

* * *

Франция, 12 августа 1943 г.

[…]

Сегодня почты не было, ни для кого; где-то по дороге случилась катастрофа; я узнал об этом сегодня днем, так что остальная часть дня, считай, была потеряна, потому что если нет надежды на получение почты, то уже ничто не может скрасить наше жалкое существование.

Что же касается службы, то в последние недели тут тоже нет ничего особенно радостного, но, собственно, такого уж радостного вообще никогда не было; я совсем невеселый, ко всему безразличный, и ничто меня не интересует, поэтому, естественно, я веду диспуты с моими начальниками, которые порою бывают очень агрессивны. Мой любимый объект, как всегда, — лейтенант с лицом иезуита. Конечно, мне всегда хватает ума не позволить себе никаких опасных выпадов, и эта игра необычайно захватывает и доставляет удовольствие, когда доходишь почти до самой черты. Я лучше, чем кто-либо другой, знаю армейский устав, так что со мной никогда ничего плохого не случается. А вот что позволяют себе некоторые офицеры, порою просто невероятно и возмутительно. Наш шеф, к примеру, в период столь отчаянного табачного дефицита не гнушается вынести из комнаты бухгалтера упаковку с сотней лучших и дешевых сигарет, предназначенных для нас. Это возмутительно — позволить себе такое после четырех военных лет! Ах, я о многом должен тебе рассказать, и о вещах куда более странных. А тут еще день и ночь грохочут англичане, огромными стаями проносясь над нашими головами, и всегда, всегда думаешь, что они летят стереть с лица земли еще один немецкий город. Это поистине сумасшедшая война; здесь у нас, что называется, самая настоящая мирная жизнь, а вся Германия ввергнута в жесточайшую войну!

[…]

* * *

Франция, 14 августа 1943 г.

[…]