«Письма об Испании» были набросаны их автором в 1845 году вовремя его пребывания на Пиренейском полуострове, но первое из них появилось через два года после поездки, в одной из первых книжек «Современника» за 1847 год. Несмотря на то что имя г. Боткина до того времени было совершенно незнакомо русской публике, «Письма об Испании» были сейчас же замечены и оценены всеми читателями. Их даже никто не мог приписать лицу начинающему и еще новому в литературе: и дар изложения, и твердая самостоятельность суждений, и совершенное знание всех литературных приемов — все это показывало в путешественнике человека, давно освоившегося с современной русской словесностью, привыкшего и к требованиям умного читателя, и к манерам живой журнальной беседы.
Лица, принадлежащие к литературному кругу, и читатели, внимательно следившие за ходом журналистики того времени, знали лучше всего, что не новичок и не начинающий литератор печатает в «Современнике» свои заметки об Испании. Кто помнил замечательное, хотя и краткое существование «Московского наблюдателя», кто получал «Отечественные записки» за лучшее время их славы, тот без труда узнавал в «Письмах» перо одного из самых образованных писателей нового поколения. Если не ошибаемся, ни в «Московском наблюдателе», ни в «Отечественных записках» за первые годы г. Боткин не подписывал своих статей полным именем{434}, но забыть их было трудно, так сильно горели в них многосторонняя сила мысли и поэтическая струя изложения, пробивавшаяся всегда и всюду.
Автор «Писем об Испании», действительно, не мог назваться новым лицом в литературе нашей. По своему образованию, по своим литературным трудам и литературным связям он был одним из членов той даровитой плеяды русских людей, которым так много обязаны наша наука, наша словесность, наша журналистика за последнее двадцатипятилетие.
К кругу сверстников и товарищей нашего путешественника принадлежат поэты, романисты и профессора, имена которых известны каждому русскому человеку; к этому же самому кругу принадлежали мудрые и благородные деятели, от которых теперь остались лишь славное имя и труды, слишком рано прерванные безвременною кончиною{435}. Страстно любя искусство и науку, никогда не отказывая в своем совете и содействии всякому того заслуживающему литературному предприятию, бывший сотрудник «Московского наблюдателя» и «Отечественных записок» не был литератором вполне, как большая часть его сверстников. Обстоятельства не позволили ему посвятить всей своей жизни интересам родной науки и словесности, хотя, по своему многостороннему образованию и дару изложения, он мог бы трудами своими принести честь всякой литературе.
Довольствуясь местом и правами простого дилетанта словесности, г. Боткин был свободнее многих литераторов в выборе своих любимых занятий. Не стесняясь временем и условиями постоянных журнальных трудов, он мог изучить языки, знание которых до сих пор считается роскошью для пишущего человека, имел возможность путешествовать долее, нежели путешествовали его товарищи, следить за литературою стран, с которыми были мало знакомы образованнейшие люди тридцатых годов.
Плоды его многосторонних сведений приносили немалую пользу в кругу друзей г. Боткина, исключительно отдавшихся литературной деятельности, — справедливость наших слов подтвердит всякий человек, когда-либо бывавший в литературных кругах того времени. Лучшие из деятелей новой, в то время возникавшей критики не были знакомы с немецким языком и германской философией, основные пункты своих теорий им приходилось разъяснять и проверять в дружеских беседах с людьми, посвященными в эти тайны, и одним из таких людей был г. Боткин, долгое время изучавший Гегеля и новых мыслителей Германии. С другой стороны, автору «Писем об Испании» была хорошо знакома английская словесность, он изучал историков, экономистов и мыслителей Великобритании; понятно, до какой степени эти сведения приносили пользу при общем, отчасти преувеличенном стремлении наших литераторов ко всему новонемецкому и новофранцузскому. Не раз приходилось г. Боткину в редких статьях своих, а еще более в изустных беседах становиться в упорный разлад с мнениями лучших из его сверстников; может быть, корифеи нашей журналистики на первых порах и возмущались этой дружеской оппозицией их задушевным мнениям, но оппозиция не ослабевала, а время показало и ее полезность и ее благотворную законность{436}. Вот заслуги г. Боткина и в открытой и в интимной истории нашей словесности, вот основания, вследствие которых его имя, еще задолго до «Писем об Испании», пользовалось честной известностью в литературных кругах Москвы и Петербурга.