Письма об Индии

Бенгальские факиры, находящиеся на Цейлоне, завертывают свои волосы на голове в виде чалмы. Молодые малайцы покрывают голову платком, свитым чалмой, а по вискам их сбегают пряди волос, курчавых и черных, как вороново крыло […]. Старики малайцы отвратительны; их губы, язык, десны, зубы словно окровавлены от беспрестанного жевания бетеля. Эта несчастная привычка влечет за собой еще то неудобство, что от нее крошатся зубы и красный их цвет со временем обращается в черный. Редко можно встретить молодую девушку, лет 18 и более, у которой зубы не были бы испорчены бетелем. На севере Индии другое дело; там употребление бетеля реже, потому что бетель — растение тропическое.

Бедные туземцы и дети, приносящие свои рукоделия из слоновой кости, черного дерева и финиковых листьев, свободно входят в комнаты, не подозревая в этом никакого неприличия, и бывают очень изумлены, Когда слуги выгоняют их вон. Ты понимаешь, что я, со своей стороны, стараюсь принимать их как можно ласковее. Мне жалко, когда их выгоняют: по их лицам разлиты такое простодушие и кротость, они так тихи, спокойны и покорны. Мне кажется всегда, что эти бедные дети природы, удаляясь медленными шагами от негостеприимного порога, думают, какого труда стоила им работа и как мало оценили этот труд… И возвращаются они в свою хижину, под пальмы и ареки, к бедной своей семье, у которой нет куска хлеба: у них только и есть что ананасы. Поэтому, после многих лет терпения и надежды на сострадание ближнего, туземцы изменяются, взгляд их становится беспокойным и тускнеет […], бетель портит им зубы, и становятся они отвратительны своим безобразием, и истребляется в их душе всякое сострадание к другим людям. Человек везде один и тот же!

Один из моих спутников, на чье общество я более всего рассчитывал, приходит в совершенное отчаяние. Что за страна! Ни висту, ни скачек, ни клубов, ни порядочных домов! Да еще и задыхаешься от жары! Собственно, для меня все эти лишения нипочем, как ты и сам догадываешься […].

[Ему же]

Цейлон, Коломбо, 20 апреля 1841

На днях, прогуливаясь по лесу, я заметил малабарскую женщину приятной наружности. Она была в красной одежде и стояла подле хижины с несколькими мужчинами. Привлеченный этой живой картиной, обрамленной в зелень, я подошел к ним. В хижине подле открытого сундука стоял человек на коленях и вытаскивал из него как будто на пересмотр кучу различных украшений из цветных камней и стекла — бус, нанизок, нашивок на золоченых или раскрашенных пластинках, разной формы странных головных уборов, масок, поручней, оплечий, ожерелий, огромных серег и прочего. Это — хижина одной малабарской баядерки с ее труппой комедиантов. Первая мысль, которая пришла мне в голову, — заказать на другой же день к вечеру представление комедии за 10 рупий.

Таким образом, на другой же день, стоически отказавшись от приглашения губернатора к обеду, я явился в 7 часов вечера к хижине баядерки и нашел, что место представления было уже освещено лампами из кокосовых орехов, расставленных на бамбуковых подставках. Меня пригласили сесть на пень кокосового дерева. Двое из полуобнаженных, со светильниками в руках, растянули передо мной белый полог, за которым собрались действующие лица представления. Барабан забарабанил, колокольчики зазвенели, и весь лес, до того мирный и безмолвный, вдруг оживился толпами [местных жителей], подкравшихся со всех сторон, — взглянуть на любопытное зрелище. Бесчисленное множество ребят и женщин расположилось вокруг на циновках, а между деревьев выставились медные, суровые лица нагих, длинноволосых мужчин, освещаемые гробовыми светильниками., Изумленный взор еще блуждал по этим привидениям, появившимся во мраке леса, как вдруг занавес упал, и я с новым изумлением был поражен блеском, роскошью одежд, украшений, чудными, странными положениями открывшейся передо мной труппы новых лиц.

Главным лицом был древний индийский раджа, или царь, великолепно разряженный, с раскрашенным лицом, подобно индийским божествам. В руках его был крис [кривой нож], которым он производил различные мановения. Подле была царица, вся в золоте] и в цветных камнях, делала странные быстрые движения руками, ногами и всем гибким станом. Она была очень худощава, но приятной наружности и пела визгливым голосом, который нисколько не согласовывался с хором. Тут же был старый вельможа, также с крисом в руках, и шут с длинной бородой и огромным брюхом; потом еще мужчина, богато разряженный и представлявший супругу вельможи; наконец, молодой человек в фантастическом наряде, также сходном с облачением индийских божеств. Все эти лица разыгрывали мифологическую индийскую драму.