Письма незнакомке

– В том-то и дело, мой бедный друг. У тебя есть жена, старина, жена и трое детей в придачу. Каждый из них нуждается в трех тысячах калорий в день. А картин на свете больше, чем покупателей, да и глупцов больше, чем знатоков. Так как же, по-твоему, выбиться из толпы безвестных творцов и неудачников?

– С помощью труда и неподдельной искренности творения, – отвечал Пьер.

– Давай говорить серьезно. Единственный способ разбудить глупцов – совершить нечто из ряда вон выходящее. Объяви всем, что отправляешься писать на Северный полюс. Либо облачись в одежды египетского фараона. Заложи основы какой-нибудь школы. Наберись ученых слов: экстериоризация, динамизм, подсознательное, нефигуративное – да еще сочини какой-нибудь манифест. Отрицай что-либо: движение или покой, белое или черное, круг или квадрат. Изобрети нечто такое, ну скажем, неогомерическую живопись, признающую только два цвета – красный и желтый, или цилиндрическую живопись, или октаэдрическую, или четырехмерную…

В это мгновение необычайно сладкий аромат духов возвестил о появлении госпожи Косневской. Это была красавица полька, чьи фиалковые глаза вызывали восторг у Пьера Душа. Она получала по подписке дорогие журналы, публикующие шедевры, принадлежащие кисти трехлетних вундеркиндов, но имя прямодушного Пьера Душа в них не упоминалось, отчего она относилась к его творениям пренебрежительно. Устроившись на диване, гостья бросила взгляд на начатое полотно и, тряхнув светлой копной волос, проговорила, делая сильный акцент на букву «р»:

– Была вчера на выставке негритянского искусства. Сколько в нем чувства, какая пастозность, концептуальность! – В ее певучем голосе сквозило разочарование.

Художник показал ей недавно законченный портрет, который считал весьма удавшимся.

– Мило, – процедила она и, разочарованная, удалилась, унося с собой сладкий запах духов.

Пьер Душ отшвырнул палитру и бросился на диван.

– Подамся в страховые агенты, банковские служащие, полицейские… Нет ничего хуже живописи. Успех, основанный на признании зевак, доступен лишь аферистам. Вместо того чтобы уважительно относиться к настоящим мастерам своего дела, критики поощряют всяких варваров! С меня хватит, к черту!

Выслушав его тираду, Поль-Эмиль закурил и надолго задумался.

– Чувствуешь ли ты в себе силы, – наконец произнес он, – объявить со всей возможной торжественностью и Косневской, и кое-кому еще о том, что ты уже десять лет готовишься кардинально обновить свою манеру письма?

– Я?

– Послушай… С помощью пары статей, размещенных в нужных периодических изданиях, я подготовлю нашу «элиту» к тому, что ты закладываешь основы идео-аналитической школы. До тебя портретисты, закосневшие в своем невежестве, изучали человеческое лицо. Все это ерунда! Настоящим лицом человека являются те представления, те образы, которые он в нас вызывает. Так, портрет полковника – это синее с золотом поле, перечеркнутое пятью огромными галунами, лошадь – в одном углу, кресты – в другом. Портрет промышленного магната – заводская труба и кулак на столе. Теперь-то понимаешь, Пьер Душ, что ты способен подарить миру? Возьмешься ли ты написать за месяц два десятка идео-аналитических портретов?

– Да за один час, – с грустной улыбкой отвечал тот. – Но знаешь, что самое печальное, Глэз, будь я другим человеком, твоя задумка удалась бы.

– Попробуем?

– Да не мое это – нести всякую чушь.

– В таком случае, старина, каждый раз, как у тебя попросят разъяснений, ты станешь неторопливо раскуривать трубку, выпустишь облако дыма в лицо задающего вопрос и произнесешь простые слова: «А приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать за тем, как течет река?»

– И что это означает?

– Да ничего, – последовало в ответ. – Зато им откроется в этом нечто такое… А уж когда они до всего докопаются, все разложат по полочкам, тебя самого превознесут до небес, тут-то мы им все и откроем и насладимся их смущением.

Два месяца спустя триумфально завершался вернисаж выставки Душа. Надушенная, ликующая красавица Косневская не отходила от своего великого человека.

– Ах, сколько чувства! Ах, какая пастозность! Ах, какая концептуальность! – певуче тянула она. – И как это вы, мой дорогой, пришли к этому поразительному методу обобщения?

Художник выдержал паузу, раскурил трубку, выпустил облако дыма и произнес:

– А приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать за тем, как течет река?

Губы прекрасной польки обещающе дрогнули.

Молодой блестящий критик Струнский в пальто с воротником из кроличьего меха стоял в самой гуще приглашенных на вернисаж и восклицал:

– Великолепно! Неподражаемо! Но скажите, Душ, как, откуда подобное откровение? Не из моих ли статей?

Пьер Душ, выждав, выпустил в него победную струю дыма и произнес:

– А приходилось ли вам когда-нибудь наблюдать за тем, как течет река?

– Потрясающе! Потрясающе! – одобрительно закивал тот.

В эту минуту знаменитый торговец картинами, осмотрев выставленные полотна, остановился перед художником, схватил его за рукав и потащил в угол.