Письма молодого врача. Загородные приключения

Затем настало время расставлять мебель. С прихожей я быстро управился, поскольку обшивка стен была темной и хорошо смотрелась сама по себе. Единственной меблировкой были коврик и подставка для зонтов, но я за шесть пенсов купил три крючка, прикрепил их на стене и завершил картину, повесив на них шляпы. Наконец, поскольку голый пол выглядел очень мрачно, я перегородил прихожую одной из купленных штор и протянул ее назад, так что прихожая приняла какой-то восточный колорит и наводила на мысли, что за шторой находится множество комнат. Выглядело это эффектно, чем я очень возгордился.

Затем я перешел к самому важному – меблировке кабинета. Опыт работы с Каллингвортом научил меня, по крайней мере, одному: пациентам нет никакого дела до твоего дома, если они думают, что ты можешь их вылечить. Заронив в них эту мысль, можно жить в конюшне, а рецепты выписывать на коновязи. Однако в сложившихся условиях в течение долгого времени кабинет будет единственной по-настоящему обставленной комнатой в доме, и надо было подумать, как преподать ее в благоприятном свете.

Красный половик я постелил по центру и прибил к полу гвоздями с медными шляпками. Он выглядел меньше, чем я ожидал – красный островок посреди океана сосновых досок или почтовая марка посередине конверта. По центру я поставил стол с тремя книгами по медицине на одном краю, а на другом разместил стетоскоп и ящичек для перевязочного материала. Один стул, конечно, отправился к столу, затем я десять минут прикидывал, смотрятся ли два стула вместе, так сказать, блоком, или по одиночке в разных углах, чтобы создать видимость, что стульев много. Наконец, я поставил один из них перед столом, а другой сбоку. Потом прикрепил каминную решетку и развесил по стенам «Весну», «Играющего на банджо» и «Виндзорский замок», пообещав себе, что следующие полкроны истрачу на картинку для четвертой стены. К окошку поставил прямоугольный столик и установил на нем привезенную с собой фотографию в рамке из слоновой кости с отделкой плюшем. Наконец, нашел в купленном на аукционе наборе пару темно-коричневых штор, повесил их и задернул вплотную друг к дружке, чтобы в комнату проникал приглушенный свет, создавая эффект солидной меблировки. Закончив, я поверить не мог, что кто-то догадается, что вся обстановка обошлась примерно в тридцать шиллингов.

Потом я затащил наверх железную кровать и поставил в комнате, которую определил спальней. Во дворе я нашел старый упаковочный ящик, оставшийся от переезда моего предшественника, который стал прекрасной подставкой для раковины и кувшина. Установив их, я разгуливал, лопаясь от гордости, по своим новым покоям, добавляя «мазки» то тут, то там, пока не достиг идеала. Жаль, что мама этого не видит, хотя нет – не жаль, поскольку мне известно, что она первым делом нагрела бы побольше воды и отдраила бы весь дом от чердака до подвала, а я по опыту знаю, что это такое.

Ну вот пока все, чего я добился. Банальщина, какая же это банальщина, вряд ли вообще кому-то интересная, ну, двум-трем людям! Однако писать это доставляет мне удовольствие, поскольку ты меня заверил, что тебе приятно это читать. Прошу тебя, передай мой самый сердечный привет твоей жене, а также Кэмэлфорду, если случайно с ним увидишься. Последнее, что я о нем слышал – он был где-то на Миссисипи.

Письмо двенадцатое

Оукли-Вилла, Берчспул, 5 июня 1882 года

Сделав все приготовления и перестановки, с таким выматывающим многословием описанные в последнем письме, я сел на стул в кабинете, дорогой Берти, и разложил перед собой на столе весь свой капитал. Я поразился, увидев его – три полукроны, флорин и четыре шестипенсовика или всего одиннадцать шиллингов и шесть пенсов. Я со дня на день ждал вестей от Каллингворта, и он, мой верный друг, по крайней мере, всегда прикроет мне спину. Сразу после въезда в дом я написал ему подробнейшее письмо, где рассказал, что арендовал дом на год, и заверил его, что совершенно убежден в том, что с обещанной им помощью легко встану на ноги. Я описал благоприятное расположение дома и подробно остановился на условиях аренды и описании района по соседству. За этим письмом, я уверен, последует ответ от него с еженедельным переводом. Одно я для себя решил раз и навсегда: какие бы невзгоды мне ни предстояли, я буду с ними бороться без помощи из дома. Разумеется, я знал, что мама продала бы все, включая свои золотые очки, чтобы мне помочь, и ее ни секунды не тяготила наша недавняя размолвка. Но ты же знаешь, у каждого есть чувства, и я не собирался поступать против ее воли, а потом бежать за помощью.