Письма молодого врача. Загородные приключения

Перед отъездом Каллингворт говорил мне, что Берчспул – довольно оживленный город. В течение нескольких минут мне казалось, что он – самое оживленное из виденных мною мест. Детина бил круговыми замахами, но такими сильными, что ему приходилось останавливаться. Как ты знаешь, круговой замах опаснее прямого удара, если попадает в цель, поскольку челюсть, ухо и височная кость – самые слабые места на голове. Однако я особо следил, чтобы его удары не достигали цели, но, с другой стороны, я опасался, что также не нанесу ему особого урона. Он наступал, наклонив голову, а я, как дурак, отбил костяшки пальцев о его непробиваемый череп. Конечно, теоретически мне надо было отступить назад и попробовать ударить снизу вверх либо провести захват головы, но должен признаться, что немного растерялся от полученного удара, а также от внезапности нападения. Однако я успокаивался и смею заметить, что со временем сделал бы что-нибудь логичное, но тут наша стычка внезапно и неожиданно прекратилась.

Причиной тому были нетерпение и возбужденность толпы. Стоявшие сзади и желавшие получше видеть происходящее напирали на тех, кто был впереди, пока с полдесятка «передних», по-моему, включая несчастную женщину, не отбросило прямо на нас. Одного из них, рослого парня в форменке, похожего на матроса, зажало между нами, а мой противник в слепой ярости врезал ему по уху.

– Ах, ты!.. – заорал моряк и через мгновение включился в драку.

Он стал молотить и трепать негодяя к моему вящему облегчению. Я подобрал упавшую в толпу трость и, весьма растрепанный, выбрался из толчеи, радуясь тому, что так легко отделался. Судя по крикам, которые я слышал некоторое время спустя от дверей дома, драка еще продолжалась.

Как видишь, мне чрезвычайно повезло, что мое первое появление в Берчспуле произошло не в полицейском участке. За меня никто бы не смог поручиться, если бы я попал под арест, что поставило бы меня в один ряд с моим противником. Рискну предположить, что ты думаешь, что я выставил себя полнейшим дураком, но хотелось бы мне знать, как бы я действовал в противном случае. Единственное, что я сейчас ощущаю – это одиночество. Какой же ты счастливчик, что у тебя есть жена и ребенок!

В конце концов, я все яснее вижу, что и мужчины, и женщины – неполноценные, фрагментарные, изуродованные существа, пока они одиноки. Что бы они ни делали, убеждая себя, что жизнь у них лучше всех, они остаются полны смутных тревог, неясной неудовлетворенности, подавленности и себялюбивых мыслей. Каждый из них – своего рода недоделанный человек, всеми фибрами души стремящийся к своей недостающей половине. Вместе они образуют полное и симметричное целое, сильные своим совместным умом, когда одному из них требуется поддержка. Я часто думаю, что если наши души переживут смерть (и я верю в это, хотя вера моя имеет другую подоплеку, нежели твоя), то каждой мужской душе будет соответствовать связанная с ней женская душа, чтобы обрести симметрию и гармонию. Ты помнишь, что так думал и старый мормон, искавший подтверждение своей веры.

«Вы не сможете взять с собой на тот свет свои железнодорожные акции, – сказал он. – Но с нашими женами и детьми мы обретем достойное начало в грядущем мире».

Рискну предположить, что ты улыбаешься, читая эти строки с высоты своей двухлетней супружеской жизни. Пройдет много времени, прежде чем я смогу воплотить свои взгляды в реальность.

Что ж, до свидания, дорогой мой старина! Как я сказал в начале письма, от одной мысли о тебе мне хорошо, а уж тем более теперь, когда я один в незнакомом городе, да еще и с сомнительными перспективами. Мы с тобой разные, как два полюса, и остаемся таковыми со дня знакомства. Ты верен своей вере, я – своему разуму, ты – своим семейным ценностям, я – своим идеалам. Но наша дружба показывает, что действительная сущность человека и его тяга к другим людям зависят совсем от другого, нежели взгляды на абстрактные вопросы. В любом разе, от всего сердца скажу, что очень хотелось бы увидеть тебя с кукурузным початком в зубах, сидящего в расшатанном кресле с обивкой из кожзаменителя и с пошловатой, как из меблированных комнат, салфеткой на спинке. Как хорошо, что ты говоришь, как тебе интересны мои повседневные приключения, хотя я и не знал, что это так, но будь уверен, что я никогда бы не решился их тебе навязывать. Сейчас будущее мое туманно, но очевидно, что в первую очередь мне нужно найти подходящий дом, а во вторую – уговорить владельца сдать мне его без внесения задатка. Этим я займусь завтра и напишу тебе о результатах. От кого, по-твоему, я на днях получил весточку? От Арчи Маклагана. Конечно, он просил денег в долг. Можешь сам судить, каково мне теперь расставаться с деньгами, но я в горячности выслал ему десять шиллингов, о чем сейчас, успокоившись, горько жалею. Остаюсь неизменно твой с наилучшими пожеланиям тебе, твоему городу, штату и великой стране.

Письмо одиннадцатое

Оукли-Вилла, Берчспул, 29 мая 1882 года