Письма к Фелиции

Сейчас только для одного время: просить Тебя, Ф., не погружаться снова в немоту, из-за которой здесь, в Праге (в моем представлении Берлин и правда нависает над Прагой, как небо над землей), впадаешь в отчаяние от неизвестности, места себе не находишь, ничего вокруг не видишь, не слышишь и без конца играешь с одними и теми же мыслями, говорить о которых сейчас тоже не время. Об одном только этом я Тебя прошу, ни о чем больше. Скажи мне откровенно все, что Ты думаешь, и я Тебе так же откровенно отвечу. О том, что я думаю, мне Тебе говорить ни к чему, все хорошее Ты и так знаешь.

Франц.

13.03.1914

Ты несчастна, Ф.,[90] а я надоедаю Тебе в Твоем несчастье. Такая уж у меня участь, это мое несчастье. Счастьем моим было бы стать Тебе утешением, пусть хоть маленьким. Но я Тебе не утешение. Мое чувство к Тебе, с одной стороны, и несчастье у Тебя в семье, с другой стороны, Ты держишь в руках порознь, словно две совершенно разные вещи, первая куда менее важная. Если Ты так делаешь, значит, так оно и есть или, по крайней мере, так оно по всем приметам выглядит, изрекать что-либо определенное в этом смысле я не хочу, это уж Твое дело, Ф.

Не знаю, сколько раз я читал оба Твоих письма. Есть в них и хорошее, верно, но много и печального, а по большей части это смесь, ни хорошая, ни печальная. Твоя сегодняшняя телеграмма делает все еще мрачней, или, заимствуя Твое слово, без которого мне сейчас не обойтись: горше. С моей стороны, конечно, было не особенно умно и, возможно, не Бог весть как деликатно просить Тебя приехать в Дрезден[91] завтра, в первые же дни после несчастья, когда Ты должна быть подле родителей, поддерживать их. Если это оплошность, то пять слов Твоей телеграммы были за нее достаточной карой. Но, возможно, это не столько оплошность, сколько, скорее, неумение отделить несчастье Твоей семьи от меня, как это сделала Ты.

Оставим это, Ф., но что теперь будет дальше? Ни в коем случае, Ф., ни в коем случае Ты не смеешь отбрасывать меня назад в ту неуверенность и неопределенность, из которых я благодаря вчерашним письмам хоть на шаг, но выкарабкался. Этого Ты ни в коем случае не сделаешь, туда, обратно вниз, я ни за что не вернусь, лучше уж самым дорогим пожертвую и со всем остальным сбегу прочь куда глаза глядят. Если же мы хотим продвинуться вперед, тогда нам следует поговорить друг с другом, Ты ведь тоже наверняка так считаешь, Ф., не так ли? И нет никаких сомнений, что без помех, лучше, легче, обстоятельней всего поговорить можно в Дрездене. Ты сама в последний раз в Берлине между делом это предложила, да и прежде не раз упоминала. Серьезных препятствий к тому нет, хочешь, встретимся в следующее воскресенье? Ты в последнее время не могла мне писать, для Тебя и сейчас это мучительно, я отчасти Тебя понимаю, однако это ведь лишь еще один довод в пользу встречи. Но пожалуйста, Фелиция, не откладывай ее дольше, чем до следующего воскресенья! Представь, что я тот незнакомец, который лишь однажды видел Тебя в Праге и просит Тебя об одолжении, о пустяке, без которого ему никак невозможно. Ты ему не откажешь! Да что за глупые речи! Ты и без того прекрасно осознаешь необходимость нашей встречи. Если же не осознаешь, если можешь предложить что-то, по Твоему мнению, лучшее – тогда скажи, я покорюсь, лишь бы это был выход из нынешнего состояния; мне все годится, лишь бы этот выход найти и осилить. Я мог бы приехать и в Берлин, но – помимо того, что в Берлине нам наверняка было бы не так хорошо, как в Дрездене, – я боюсь приезжать в Берлин до тех пор, пока между нами не все ясно, боюсь одного вида первых предместий, боюсь перрона, где я, ища Тебя взглядом, чуть шею себе не свернул, боюсь вокзального портала, возле которого я глазел на подъезжающие автомобили, – да я всего там боюсь! Только не сейчас! Приезжай в Дрезден! Подари мне такое счастье – страдать от Твоего страдания, вместо того чтобы вечно страдать от своего собственного.

Франц.

18.03.1914

Сейчас 9 вечера. Телеграфный ответ на мою сегодняшнюю телеграмму, отправь Ты его сразу же пополудни, при нормальных обстоятельствах уже должен был прийти. Не знаю, дома Ты сейчас или на службе, Ты и единым словом меня не удостаиваешь. Домой я телеграфировать не хотел, чтобы не пугать Твоих родителей, но ничего иного мне теперь не остается. Я вынужден искать Тебя повсюду, это мой долг перед собой, а быть может, даже и перед Тобой. Ты бы и сама это поняла, Ф., будь с Твоей стороны охота меня понимать! Я сегодня Тебе телеграфировал: «Если Ты не приедешь в Дрезден, я в субботу приеду в Берлин. Согласна ли Ты с этим? Придешь ли на вокзал?»

Такая вот телеграмма. Я ее здесь повторил и в той или иной форме никогда повторять не перестану.

Франц.

Март

Карлу и Анне Бауэр [92] 19.03.1914

Многоуважаемый господин Бауэр, высокочтимая милостивая госпожа!