Письма к Фелиции

…У меня появилась идея, по-моему, если Ты ее одобришь, просто великолепная. Получив Твой ответ на последние мои письма, я мог бы написать Твоему отцу. И если родители Твои не пугливы – а, в конце концов, чего им особенно пугаться, ведь они меня совсем не знают; разве только если Ты им меня выдала, тогда конечно, – так вот, если родители Твои не пугливы, то уже через две недели мы бы в глазах наших родителей были помолвлены. И почему бы Тебе тогда – вот она, моя идея, – не поехать обратно через Прагу?[77] Не так, чтобы терять на Прагу часть отпуска, это ни к чему, но просто чтобы Ты на обратном пути на несколько часов могла в Праге остановиться. Может, в последнее воскресенье или в последнюю субботу, если в субботу, я, вероятно, смог бы потом Тебя до Берлина проводить. А? Так хорошо будет? То есть вообще-то, если бы я только о себе заботился, это вовсе не хорошо. Ибо каждое слово и каждый взгляд, которыми Ты обменяешься с моими родственниками, будет меня ранить, и не только из ревности, а прежде всего потому, что я напрочь от них замкнулся и в этой своей замкнутости счастлив, теперь же, через Тебя, которая стала частью моего существа, между мною и ими если не установится, то все же наметится некая новая связь. Об этом, Фелиция, Ты постоянно должна помнить, говоря с ними, да и с другими тоже, если не хочешь меня огорчить. Ибо по части замкнутости я и правда умею за собой следить. Я могу, к примеру, при случае все, что угодно, о себе выболтать, не с умыслом, просто получается так, – и тем не менее все сказанное потом словно закатывается в меня обратно, и я снова совсем чужой, хоть и поведал о себе, быть может, самое важное. С Тобой, пожалуй, я не смогу этого так воспринимать, Ты мне слишком дорога, и если начнешь болтать про нас с другими людьми, я, чего доброго, вместе с Тобой в них потеряюсь. – Но Тебе хотя бы раз, как это мне ни грустно, все-таки надо с моей родней повидаться и познакомиться, – так Ты приедешь? Счастье Твоего присутствия поможет мне вынести все.

Франц.

4.08.1913

Фелиция, любимая, я отрекаюсь от всего, что я, быть может, наговорил вчера. Страх, не пускающий меня к Тебе, страх, мешающий мне желать нашей встречи сейчас в Праге, – вполне обоснованный страх, но еще обоснованней и куда сильней другой, неимоверный страх, что я просто погибну, если мы вскоре не будем вместе. Ибо если мы уже вскоре не будем вместе, моя любовь к Тебе, не терпящая подле себя никакой другой мысли, сосредоточится на умозрительном представлении, на призраке, на чем-то совершенно недостижимом и при этом совершенно и никакими силами неотъемлемом, и вот это, безусловно, способно вырвать меня из этой жизни напрочь. Меня всего трясет, когда я это пишу. Так что приезжай, Фелиция, приезжай, если хоть как-то можешь на обратном пути завернуть в Прагу.

Одновременно с этой просьбой я должен рассказать Тебе правду в еще одном, быть может, самом важном деле, особенно потому, что Ты уже давно меня об этом не спрашивала и буквально с молчаливой кротостью старалась не замечать, что вопрос этот начисто выпал из нашей переписки. Я ведь раньше всегда говорил, что физическое мое состояние не позволяет мне жениться, а оно за истекшее время уж никак не улучшилось. Прежде чем написать Тебе одно из своих решающих писем, примерно месяца полтора назад, я побывал у доктора, у нашего семейного врача. Он не особенно мне приятен, но не намного неприятнее всех прочих врачей. В принципе я ему не верю, но позволяю ему себя успокаивать, как и всякому другому врачу. В этом отношении врачи тоже вполне годятся как средство природного целительства. Оное успокоение после подробного обследования я сверх всякой меры от него получил. И в тот же день написал Тебе. Но в последнее время у меня начались сердцебиения, а потом и колющие боли в области сердца, которые, конечно же, по большей части, но не всецело обусловлены непереносимой разлукой с Тобой. Отчасти же они вызваны тем, что я в последнее время много плавал и слишком много и слишком быстро бродил по окрестностям, все это, впрочем, с одной только целью себя изнурить и таким образом обуздать мое к Тебе влечение. Мне все это, впрочем, не помогло, зато теперь вот боли в сердце. Сегодня я снова побывал у врача. В организме, как он выразился, он ничего не находит, хотя в каком-то одном месте мои сердечные тоны кажутся ему не вполне чистыми. А посему лучше всего мне сейчас уйти в отпуск (невозможно), попринимать кое-какие таблетки (тоже невозможно), больше и крепче спать (тоже невозможно), на юг не ездить, от плаванья воздержаться (невозможно) и перестать нервничать (невозможно и подавно).

Вот что мне нужно было Тебе сообщить, прежде чем писать Твоему отцу.

Я уже заранее радуюсь письмам, которые регулярно начнут приходить от Тебя если не завтра, то уж в среду обязательно!

Твой Франц.

6.08.1913