Надо любить бога превыше всего, а следовательно, его надо предпочитать своим ближним. Мы всегда принимаем к сердцу все, что касается тех, кого любим, и поэтому каждый истинный христианин не может не проявлять религиозного рвения и, если это нужно, даже не может не уничтожать своих ближних, когда эти ближние своими делами или помыслами оскорбляют бога. Равнодушие в таких обстоятельствах считается преступлением; если человек искренне любит бога, он должен со всей горячностью защищать божьи интересы, и в таких делах вряд ли можно ставить какие-либо границы этой горячности. Этими-то абсурдными представлениями и оправдывались все преступления, все крайности и безумства, которые во все времена совершались на земле из религиозного рвения. Безумные фанатики, одурманенные священниками, ненавидели друг друга, преследовали, душили; они считали своим долгом мстить за всемогущего бога; они воображали, что богу, всеблагому и милосердному, доставляет наслаждение наблюдать братоубийство; они в своем безумии верили, что, защищая интересы священников, защищают дело самого бога. Другими словами, на основании догм, противоречащих всему тому, что сама же религия нам говорит о божестве, священники во все века возмущали народы и заставляли их преследовать и уничтожать врагов церкви. Под предлогом отмщения за всемогущего священники изобрели способ мстить за самих себя, не подвергаясь ни ненависти, ни позору, которых заслуживали их жестокости и бесчеловечность. Во имя бога, владыки природы, они заглушили в человеке голос природы; во имя бога всеблагого они вселили в людей злобу и ненависть; во имя бога милосердного они навеки запретили прощать.
Таким образом, сударыня, религиозное рвение, благочестие, неизбежно проистекающее из любви к богу, стало испокон веков источником самых страшных потрясений на земле. Христианский бог, как и римский Янус (1), имеет два лица: то нам представляют его добрым, то он пышет местью, жестокостью и злобой. К чему же ведет такая двуликость? Христиане гораздо больше напуганы страшным образом своего бога и значительно меньше полагаются на его благость; они опасаются его капризов, считают его способным на измену, воображают, что самый верный способ доказать богу свое рвение - это мстить за него; они убеждены, что злой господин не может не быть доволен, когда слуги ведут себя так же, как он сам, и что он никогда не покарает их, до каких бы крайностей они ни довели свою мстительность в отношении тех, кто осмелился оскорбить их хозяина.
Из всего сказанного, сударыня, вы можете заключить о тех пагубных последствиях, к которым могут привести любовь к богу и вытекающее из нее благочестие. Если такую любовь и можно назвать добродетелью, то она, конечно, выгодна и приносит добро только самим священникам, которые одни вправе возвещать народам гнев божий; которые одни только и пользуются дарами и почестями, приносимыми богу; которые одни могут судить о том, что угодно и что не угодно богу; которым одним известно, чего требует бог от человека и в каких случаях следует мстить за нанесенные ему обиды. Только священники заинтересованы в том, чтобы внушать страх перед богом и его жестокостью, чтобы порабощать людей; только они нашли способы удовлетворять собственную мстительность и страсти, изображая мстительным и жестоким бога, искореняя в людях какую бы то ни было человечность и терпимость, внушая им безумную злобу и ненависть, толкая их на преследования и преступления, приводившие во все времена к самым невероятным потрясениям в христианских странах.