Письма к Евгении или Предупреждение против предрассудков

Как бы то ни было, все меры были приняты к тому, чтобы во всей чистоте восстановить первоначальный текст, и мы осмеливаемся утверждать, что, за исключением четырех или пяти мест, искаженных во всех оказавшихся в нашем распоряжении списках и выправленных нами, насколько это было в наших силах, настоящее издание писем почти полностью соответствует авторской рукописи. Что касается имени автора и его биографических данных, то об этом возможны лишь догадки. Единственные известные подробности его жизни, удостоверяемые более или менее всеми,- это близкое знакомство автора с маркизом де ла Фар (2), аббатом де Шолье (3), аббатом Терассоцом (4), Фонтенелем (5), г. де Лассерэ (6) и др. Говорят даже, что покойные гг. дю Марсэ (7) и Фальконне (8) неоднократно слышали, что этот труд написан одним из представителей школы Со (9). Достаточно, однако, прочитать эти письма, чтобы убедиться в том, что их автор был высокообразованным человеком, глубоко изучившим трактуемый им предмет. Его язык ясен, прост, доступен и носит отпечаток столичной культуры, что заставляет предполагать в авторе человека светского, не чуждого хорошему обществу. Но что ярче всего отличает этот труд и делает его драгоценным для всех порядочных людей, это дух бескорыстия и добросовестности, которым письма проникнуты от начала до конца. Читая их, невозможно не составить себе самого высокого мнения о честности их автора, кто бы он ни был; не возыметь желания быть его другом, быть его современником - одним словом, нельзя не отдать должного чистоте его намерений, даже иной раз и не разделяя его мнений. Любовь к добродетели, самая широкая благотворительность, уважение законов, неуклонное подчинение, моральному долгу - все, что может делать совершенным человека, находит самую вескую поддержку v автора; и если, с одной стороны, он не оставляет камня на камне от шаткого здания христианства, то, с другой, он закладывает устойчивую систему морали, основанную исключительно на природных свойствах человека, на его физических потребностях, на его социальных отношениях: а такая основа бесконечно прочнее религиозной, потому что рано или поздно ложь обнаруживается, гибнет и неизбежно увлекает за собой все, чему служила опорой; истина же вечна, и чем она старее, тем вернее: Opinionum commenta delet dies, naturae judicia confirmat (l).

Эпиграф, найденный в некоторых списках писем, доказывает, что бескорыстный человек, которому мы ими обязаны, мало заботился о признании своего авторства и что его пером не руководили ни тщеславие, ни жажда славы, ни желание порисоваться дерзостью своих убеждений, называемых священниками и их невежественной паствой безбожием; что для блага себе подобных он стремился только правильно разъяснить и вырвать, так сказать, с корнем ту самую религию, которая в течение веков служила источником всех бед, угнетающих человечество. Вот этот эпиграф: Если я прав, не все ли равно, кто я? Это стих Корнеля 2, нашедший здесь необычайно удачное применение и заслуживающий быть помещенным на титульном листе всех подобного рода книг.