Читаем Писатель как профессия полностью

Это были мои фантазии, попытка с помощью воображения перенести в «здесь и сейчас» чувства пятнадцатилетнего меня самого. В процессе работы над романом я сумел возродить в себе практически в первозданном виде воздух, которым я дышал в пятнадцать лет, и тот свет, который мне тогда светил. Чувства и ощущения, долгое время хранившиеся где-то в самой глубине, мне удалось извлечь, вытащить оттуда силой текста. Это был прекрасный опыт. Вполне вероятно, что такого рода чувства можно испытать, только когда пишешь прозу.

Если я просто буду упиваться «красотой» своего писательского опыта в одиночку, романа из этого не выйдет. Я должен соотнести мои ощущения с какой-то общей точкой отсчета. То есть я должен сделать так, чтобы читатель разделил со мной мою радость. Для этого в тексте появился Наката-сан, шестидесятилетний «старик». Наката-сан в каком-то смысле тоже одна из моих ипостасей. Моя проекция. Это его неотъемлемая внутренняя характеристика. И за счет сопоставления Накаты и Кафки, за счет перекличек между ними в романе достигается почти незыблемое равновесие. По крайней мере я как автор в процессе написания чувствовал это именно так. И сейчас тоже так чувствую.

Может быть, когда-нибудь я напишу роман, главный герой которого будет моим ровесником. Но на данный момент я не чувствую, что «это нужно сделать во что бы то ни стало». У меня все происходит так: сначала вдруг появляется замысел романа. Из него спонтанно и самопроизвольно начинает разворачиваться повествование. Как я уже говорил, именно оно само и определяет, какими будут действующие лица. Это не мое взвешенное решение. Я, автор, как старательный писарь, всего лишь в точности следую полученным указаниям.

Может так получиться, что я стану двадцатилетней девушкой с лесбийскими наклонностями. А в другой раз – безработным тридцатилетним «домохозяином». Так раз за разом я примеряю на себя выданные мне чужие шкуры, влезаю в них, подгоняю под них свой размер и начинаю действовать. Вот и все. Только обратите внимание, я подгоняю не шкуру под свой размер, а размер – под шкуру. В реальности это невозможно проделать, но прозаик, романист, чем больше он работает, тем естественней может с этим справиться. Потому что так проявляется сила фантазии. А фантазия – как сон: то, что происходит вокруг, происходит словно в сновидении. Сон же – будь то обычное ночное видение или грезы наяву – не оставляет пространства для выбора. Поэтому мне ничего не остается, кроме как следовать путем фантазии. Если я буду делать это естественно, то мне станет доступно то, что поначалу казалось невозможным. В этом-то и состоит одна из главных радостей работы прозаика.

Примерно так я бы хотел ответить на вопрос «Почему вы не пишете романы, главный герой которых был бы вашим ровесником?». Но это слишком длинный ответ, и к тому же вовсе не факт, что понятный. Поэтому обычно я отвечаю какой-нибудь вежливой, ничего не значащей фразой. Например, говорю с улыбкой: «Вы правы, надо будет попробовать написать именно такой роман».

Без всякой связи с тем, какие персонажи попадают в прозу, а какие нет, я хочу сказать, что аккуратно и объективно взглянуть на себя самого, находящегося «здесь и сейчас», – очень сложно. Я сам, существующий в форме «настоящего непрерывного» времени, – существо крайне трудноуловимое. Возможно, именно поэтому я и влезаю во все эти чужие шкуры разных фасонов и размеров и пытаюсь таким образом всесторонне постичь себя здесь-и-сейчас. Это сродни тригонометрическим расчетам для нахождения координат текущего положения.

Так или иначе, но мне и самому предстоит еще много всего узнать о действующих лицах в разных прозаических произведениях. Вместе с тем мне, по-видимому, есть чему поучиться у персонажей своих собственных романов. И я хотел бы продолжать и дальше населять мои романы такими разными, странными, яркими и живыми героями. Начиная новую вещь, я всегда испытываю чувство радостного предвкушения встречи. Кто же попадется мне на этот раз?

<p>Беседа десятая</p><p>Для кого всё пишется?</p><p>Мураками-сан, как вы себе представляете своих читателей? Для кого вы пишете?</p>

Иногда, когда у меня берут интервью или еще чего-то хотят, люди спрашивают: «Мураками-сан, как вы себе представляете своих читателей? Для кого вы пишете?» Я всегда теряюсь, не понимаю толком, как отвечать на этот вопрос. То есть я имею в виду, что я с самого начала не писал мою прозу (и сейчас не пишу) целенаправленно для кого-то.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мураками

Беседы о музыке с Сэйдзи Одзавой
Беседы о музыке с Сэйдзи Одзавой

Харуки Мураками верен себе. Он делает то, что ему нравится, и так, как он считает это делать нужно.«Вот и эти беседы – это интересное переживание. Наш разговор не был интервью в общепринятом смысле. Не был он и пресловутой беседой двух знаменитостей. Мне хотелось – а вернее, неудержимо захотелось в ходе разговора – беседовать в естественном ритме сердца. …Главное – что по мере того, как в беседе раскрывался маэстро Одзава, в унисон открывался я сам».В итоге оказалось, что это два единомышленника с одинаковым жизненным вектором. Во-первых, они оба испытывают «чистую незамутненную радость от работы». Во-вторых, в них живет мятежный дух и вечная неудовлетворенность достигнутым – та же, что и в молодые годы. В-третьих, их отличает «упорство, жесткость и упрямство» – выполнить задуманное только так, как они это видят, кто бы что им ни говорил. А главное – Харуки Мураками и Сэйдзи Одзава по-настоящему любят музыку. Делятся своими знаниями, открывают новые интереснейшие факты, дают нам глубже заглянуть в этот прекрасный мир звуков, который наполняет сердце радостью.«Хорошая музыка – как любовь, слишком много ее не бывает. …Для многих людей в мире, она – ценнейшее топливо, питающее их желание жить».В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Харуки Мураками

Документальная литература / Прочее / Зарубежная литература о культуре и искусстве
От первого лица
От первого лица

Новый сборник рассказов Харуки Мураками.В целом он автобиографический, но «Кто может однозначно утверждать, что когда-то произошло с нами на самом деле?».Все это воспоминания, но затронутые темы актуальны всегда.Казалось бы, мы все уже знаем о Харуки Мураками. А вот, оказывается, есть еще  истории, которыми автор хочет поделиться.О чем они?  О любви и одиночестве, о поиске смысла жизни, в них  мистические совпадения, музыка, бейсбол. Воспоминания, бередящие душу и то, что вряд ли кому-то сможешь рассказать. Например, о том, что ты болтал за кружкой пива с говорящей обезьяной.Или о выборе пути: «Выбери я что-нибудь иначе, и меня бы здесь не было. Но кто же тогда отражается в зеркале?»Вот такой он, Харуки Мураками – с ним хочется грустить, удивляться чудесам, быть честным с собой, вспоминать собственные мистические совпадения в жизни. Захочется опять послушать Beatles, джаз и «Карнавал» Шумана.В формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Харуки Мураками

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии