Скажем, в «серии» романов Рэймонда Чандлера о детективе Марлоу такого рода ограниченность и сопряженная с ней «узость взгляда», напротив, способствует поддержанию действенной рутинности и хорошо выполняет свою функцию (в случае с моей прозой что-то похожее можно сказать о раннем цикле «Трилогия крысы»). Но если речь идет об отдельных произведениях, то очень часто ограниченность, заложенная в повествовании от первого лица, становится чем дальше, тем непреодолимее. Поэтому я, не раз пытавшийся зайти с разных сторон, чтобы пошатнуть устои прозы «от первого лица» и покорить новые пространства, во время работы над «Хрониками заводной птицы» весьма отчетливо понял, что лимит почти исчерпан.
В «Кафке на пляже», где примерно половина написана от третьего лица, я больше всего остался доволен тем, что безличное повествование, когда речь идет о Накате (необычном старике) и Хосино (грубоватом дальнобойщике), мне удалось увязать с повествованием от лица подростка Кафки. То есть я провернул трюк не только с дроблением своей «самости», но и сумел создать проекцию своего «я» в другом человеке. Если выразиться точнее – я добровольно вверил другому человеку фрагменты своей самобытности. И за счет этого увеличился комбинированный потенциал. Само повествование тоже стало более комплексным, разветвленным и разнонаправленным.
«Так, может быть, стоило перейти к безличному повествованию гораздо раньше, тогда и прогресс был бы быстрее?» – скажут некоторые. На самом деле все не так просто. Начать с того, что характер у меня негибкий, я не очень быстро приспосабливаюсь, и к тому же если меняется угол «литературного» зрения, то приходится вносить масштабные коррективы в структуру романа. А еще, чтобы совершить такую революцию, необходимо не только литературное мастерство, но и изрядные физические силы. В общем, поэтому я сначала присматривался, входил в это все постепенно, поэтапно – по-другому, получается, просто не мог. Это как в спорте – наращивать мышцы, корректировать телосложение нужно постепенно, в соответствии с поставленной целью. Атлетизм требует много сил и времени.
Какими должны быть главные герои?
В общем, в двухтысячные годы я освоил новое транспортное средство – «безличное повествование» – и добрался до самых удаленных, не изведанных мной уголков прозаического жанра. Я испытал чувство свободы и простора, будто вокруг меня больше не было стен – они исчезли.
Излишне объяснять, что в прозаических произведениях действующие лица играют очень важную роль. Писатель должен назначить на центральную или на близкую к ней позицию жизненных, интересных персонажей, слова и действия которых отличаются некоторой непредсказуемостью. Если герои вашего романа сплошь понятные люди, которые делают и говорят одни лишь логичные вещи, то вряд ли найдется так уж много желающих их прочитать. Разумеется, кому-то нравятся как раз такие произведения, в которых описываются самоочевидные явления. Но мне лично они совершенно неинтересны.
Кроме того, что они должны быть «реалистичными, интересными, немного непредсказуемыми», есть еще один важный критерий, по которому я оцениваю героев: в какой степени то или иное действующее лицо «двигает» мою историю вперед. Разумеется, персонажей создает писатель, но по-настоящему живой герой в какой-то момент уже не вполне подвластен автору и начинает действовать самостоятельно. Это не моя выдумка, это подтверждают многие писатели, авторы художественной прозы. Если бы такого не происходило, то, по моим понятиям, продолжать писать прозу стало бы почти невозможно, наша работа превратилась бы в сплошное мучение. Когда роман входит в колею, персонажи начинают действовать автономно, повествование движется само по себе, и автору остается только записывать, преобразовывать в текст события, которые происходят прямо у него перед глазами, – это, честное слово, большое счастье. А в некоторых случаях персонаж буквально берет писателя за ручку и приводит его или ее в какие-то немыслимые, невероятные места.
В качестве конкретного примера приведу один из моих последних романов – «Бесцветный Цкуру Тадзаки и годы его странствий». В нем в какой-то момент появляется прекрасная во всех отношениях женщина по имени Кимото Сара. Вообще-то должен признаться, что поначалу я задумывал это произведение как небольшую повесть. Исходил из расчета примерно шестьдесят писчих листов[28].