Мы едем не останавливаясь, значит, дорога без светофоров. Везут за город. Если туда же пригонят мой мерс – респект им и уважуха. На своей тачке бежать сподручнее, да и терять железного друга не хочется. Вряд ли братки меня собрались зашивать для того, чтобы убить и закопать под елкой. Дадут время оклематься и сдадут боссу из рук в руки. В машине нас, судя по всему, трое. Еще кто-то пригонит мою машину. Пушечное мясо. Вот к их старшим я не хотела бы попасть, а с этими как-нибудь разберусь.
– У нее в сумке зеленых нехило. Попилим.
Конечно, нехило, я ребятам зарплату везла! Меня бьёт озноб, хочется свернуться калачиком и сильнее завернуться в то, во что я закутана. То ли кожанка чья-то, то ли пуховик.
– Слушай, ее трясет, – сильные руки обнимают меня крепче. Кажется, что сероглазый губами прижимается с моему перебинтованному лбу. Я едва не выдаю себя, но в мои планы не входит так быстро приходить в себя.
Машина поворачивает и несётся по неровной дороге. На каждый ухаб тело отзывается болью, и я закусила губу, чтобы не застонать.
– Тише ты! Не картоху везешь! – прикрикивает на товарища сероглазый.
Вскоре машина останавливается. Хлопает водительская дверь и слышится звук открываемых железных ворот. Проезжаем еще немного вперед.
Парень выносит меня из машины и поднимается на крыльцо:
– Открывай скорее, она же простудится!
– Слушай, волчара, ты достал уже! Она кто, баба твоя?
– Нам ее Князю нужно живой и в здравом уме доставить! Так что пошевеливайся, – бурчит сероглазый.
– Ну потрепать за мягкие места нам ее никто не запрещал, – хохочет второй.
Меня вносят в дом и кладут на кровать.
– Дэн, тащи ножницы, надо платье разрезать, – сероглазый разувает меня.
Зачем разрезать на мне платье? Очень хочется хотя бы ощупать себя и понять, что со мной. Но я не двигаюсь. Получается без труда – силы покидают меня. Я балансирую на грани сознания. Звук выдвигаемого ящика.
– Эти острые вроде. От бабки остались. Как думаешь, она в ауте или притворяется? – кровать проминается под Дэном, и он склоняется надо мной.
Я даже перестаю дышать, любое малейшее движение доставляет боль.
– Да хрен поймешь, ты ее в бинты, как мумию замотал. Один рот торчит.
Лязгают ножницы, и платье предательски расползается.
– Нам рот, собственно, только и нужен, – чужие пальцы проходятся по моим губам и сдавливают щеки. – Глаза ни к чему.
– Твою мать, Дэн, она крякнет, не ровен час, а тебе лишь бы присунуть, пока не остыла. Где там лепила хренов застрял? – сероглазый поворачивает меня на бок и ощупыват рану на спине. Значит порезали меня. Просто прекрасно! – Хорошо не глубоко. Но кукухой она нормально вошла в пол. Не знаю менять повязку или подождать.
С улицы слышится звук подъезжающей машины. Я облегченно вздыхаю. Пусть даже врач работает на этих утырков, но он, по крайней мере, приведет меня в норму. Парни выходят из комнаты. Наверное, я потеряла много крови – от слабости не могу пошевелить ни рукой, ни ногой.
– Ну-ка, ну-ка, покажите мне деваху. Не наркоманка, не знаете?
Голос мне сразу не нравится. Слишком высокий и слащавый для мужчины.
– Скорее, спортсменка, комсомолка, еле догнали, – шуткует Дэн.
– Это хорошо.
Бряцание инструментов в металлическом стерилизаторе и запах спирта пугают и разжигают недоверие к врачу. С каждой секундой я всё меньше доверяю ему. Холодные пальцы хватают мою руку и надевают манжету тонометра.
– Тут заказ на почку пришел. Князь сказал отдаст мне девочку, как вытрясет из нее все, что ему надо. Так что, как с хрустальной вазой с ней.
Я проваливаюсь в темноту.
Я прихожу в себя так же резко, как и отрубилась. Боли нет. Только бессилие. В памяти всплывают последние слова врача. В голове пульсирует: «Заказ на почку». Бежать отсюда немедленно. Повязка по-прежнему стягивает голову, но глаза развязаны. Тело тоже перебинтовано. Под тонким пледом холодно, хотя, судя по запаху, в доме топится печь. В комнате темно, за стенкой музыка, хохот и крики. Пусть гуляют, лишь бы меня не трогали. Правая рука, поднятая вверх, затекла. Твою дивизию, меня пристегнули наручниками к спинке кровати. Руки-ноги – как ватные. Пить хочется. Полжизни за стакан воды. Глаза немного привыкают в темноте. Родительская дача Дэна, судя по старомодной кровати и белой кружевной салфетке, полукругом спускающейся на экран телевизора. Контуры книжных полок и здоровенный шкаф.
Открывается и закрывается дверь. Я жмурюсь. Шаги, и кто-то рядом заваливается на кровать. Запах вискаря и табака бьёт в нос. Это явно не Волк. От сероглазого приятно пахнет парфюмом с ароматом сандала и хвои. Слюнявые губы проходятся по моему плечу. Дергаться с пристегнутой рукой бесполезно. Я решаю и дальше изображать бревно. Может, Дэн освободит меня от наручников? Я не боюсь насилия. Страх попасть в руки докторишки-потрошителя оказывается сильнее.