Пирамида, т.2

Несмотря на относительную давность скорбного происшествия, оно с паузами изнурительной апатии вновь и вновь повторялось в дымковском воображении. Мысленно привставая на цыпочки, он с пристальным интересом следил поверх толпы, как через зал уносили старика Дюрсо в его загадочную неизвестность: покачивался обострившийся белый нос и болталась в такт шагу свешенная с носилок рука. Впрочем, кое-что о дальнейшем было ему известно со слов квартирной хозяйки в Охапкове, которую будто по молодости лет расспрашивал с некоторых пор под предлогом любознательности, как оно происходило раньше, до революции. Простодушная русская баба, перехоронившая уйму родни на своем веку, она, мастерски подпершись локотком, описывала жильцу благолепный ритуал православного погребения в мельчайших подробностях, которые тот последовательно, с холодком в коленях примеривал на себя. Юлия застала недавнего полуприятеля в припадке свойственного детям страха, что если и с ним когда-нибудь случится то же самое, он не успеет своевременно выскочить из тела, то их закопают вместе в упаковочном ящике, потолок коего удушающе нависнет над самым его ртом. Когда минутой позже включили свет, то стало видно – чего стоили ангелу его трехдневные умозрительные упражнения. Робкая радость внезапной отсрочки засветилась у Дымкова во взоре при появленье гостьи, однако сознание какой-то тайной вины заставляло его дичиться, держаться поодаль и совсем как у ее любимого, тоже ужасно совестливого пойнтера, избегать прямого взгляда. Поэтому, прежде чем войти, она суховато посоветовала ангелу проветрить помещение и сама распахнула за собой дверь в коридор из прихожей – дать выход ворвавшемуся через окно сквозняку. «Словно в солдатском купе у вас здесь». В целях лучшего укрощения она вообще применяла к ангелу всякие пронзительные строгости, а время от времени, для установления интеллектуальной дистанции, пускала в ход непонятные ему слова, безотказно вгонявшие в краску беднягу. Однако на жесткий вопрос, чем тут занимается впотьмах и в гамлетовском одиночестве, неожиданно последовал ответ, что как раз собирался принять душ за минуту до ее прихода. Если вдуматься, какой-то смысл таился в задуманном омовенье, наверно, даже подсознательная потребность противодействия слишком убыстрившемуся врастанию своему в человеческое естество. Но если бы Юлия, избитая чужими чемоданами и отравленная простонародными испарениями, не была так утомлена с дороги, все равно вряд ли стала бы вникать в подобные сложности, кстати, даже не подозреваемые ею в столь простецком, низшем и не очень опрятном организме. Зато реалистичность прозаического, опять же весьма уместного намерения отменяла возникшую было досадную, потому что разоружающую жалость к беспомощному чудаку. Когда же дочь с прискорбным видом вынужденной необходимости поинтересовалась напоследок подробностями крайне неприятной истории, о которой речь, то Дымков вполне правдиво и с полнотой, уличающей глубину его преступления, изложил предшествующие обстоятельства, утаив лишь свое конфузное двухчасовое сидение в каменной щели на Плющихе.

– Но допускаю также, – чуть не в слезах признался он наконец, – что и внезапная эта,. – ну, немочь моя! – дополнительно расстроила старика. А он целое утро твердил мне, что надо блеснуть в глазах приезжего начальства!

Видимо, Юлия давно была готова к неизбежному сиротству, – в значительно большей степени встревожило ее дымковское сообщенье о наметившемся усыханье его заветного дара. Она испытала предвестную пустоту ограбленности – не в силу, однако, грозившего ей ущерба в сфере непосредственного обладания, а просто утрачивала потенциальную возможность для утоления своих ужасных порой по масштабу и грешности, все возраставших мечтаний. От выполнения их, как и тогда с Москвой, ее все равно удержал бы риск самой погибнуть под развалинами мира, зато боренье с ними становилось в последнее время содержаньем перенасыщенной внутренней жизни, которого ей так недоставало раньше.

– Простите, милый Дымков, – несколько смягчилась она в очевидном полусмятенье, – как же могло так обернуться? По крайней мере когда это у вас началось и в чем выражается?

Тот понуро развел руками в знак безоговорочного признанья своей провинности:

– Ну, не сразу, конечно, задержки замечались и раньше. Однажды с полминуты потребовалось на раскачку... но я всегда делал вид, будто сержусь, и публика еще сильней хлопала, потому что это продлевало удовольствие. Однако каждый раз благополучно проходило. И вдруг обнаружилось, с неделю назад, что оно совсем у меня не летает... ну, словно гвоздями пришитое!