Пирамида

Она прошла по южной стороне Площади, на сей раз не глянув на наш дом, и, наученный горьким опытом, я решил немного повременить. Она уже сидела на парапетном камне моста, когда я к ней поднялся. Я не знал, с чего начать, не выработал никакой блестящей стратегии. Думал было изобразить интерес к птицам в надежде, что она согласится вместе со мной наблюдать, как наши меньшие братья клюют червячков или что там еще они делают. Но я не умел отличить сову от жаворонка и не знал, как про них говорить. Собирать полевые цветы, разыскивать следы древних развалин, выкапывать редкие минералы? Нет! Я ничего не мог придумать. И если она, как стяг, поднимет родительский запрет, мне придется толочься на мосту или на невозможном пути от него к Бакалейному тупику. Тем не менее, мелко приплясывая, я прошелся перед ней и встал, держа за оба конца поперек живота свою трость.

— Привет, Эви!

Эви склонила голову к плечу и улыбнулась:

— Долго ты.

— Занят был.

— Занят? Ты!

Подтекст меня оскорбил.

— Я в себя прихожу. Я очень много работал.

— Пианино — это работа, по-твоему?

— Нет, конечно.

Она ничего не сказала, только все улыбалась. Я туманно гадал о том, что такое пианино; но пока я гадал, Эви начала мурлыкать. Ноты схлестнули меня, как всегда схлестывали ноты, я стал рыться в памяти.

— Доуленд [8]!

Эви громко расхохоталась, еще похорошела и рассиялась вся. Она пела:

— Мою овечку
Веди на речку,
Потом на луг, потом на луг,
Потом на луг!

— Да у тебя же отличный голос! Тебе бы...

— Ходила на уроки, ходила.

— К мисс Долиш? К Пружинке?

— Ла-ла-ла-ла-ла-ла!

И мы вместе хохотали в газовом свете, вспоминая нашу мрачную училку и нудные уроки.

— Ла-ла-ла-ла-ла-ла!

— Пела бы ты почаще!

— И не Доуленда, а другого кого, да, мистер Умник?

— Тебе бы дальше учиться, Эви.

— А я чего? Я ничего. Вот играл бы кто для меня...

— У тебя нет пианино?

Она тряхнула головой. Я посмотрел мимо этой головы, на реку, но вместо реки в глазах щелкнула моментальная фотография Бакалейного тупика. Дом сержанта Бабакумба стоял против дома капитана Уилмота — оба на порядок приличней прочих. За ними, неуклонно становясь все приземистей и невзрачней, все грязнея, ветшая, дома сбегали к развалинам мельницы. На дороге дрались и валялись в грязи ребятишки. Мальчики одевались в униформу Бедного Мальчика: отцовские подрубленные штаны, отцовская отставная рубашка. Все почти босиком. Я вдруг сообразил, что именно газеты называют трущобами. Если пианино нет у мистера Бабакумба, его, конечно, нет там ни у кого.

— А капитан Уилмот? Как он?

Снова она тряхнула головой.

— У него граммофон и радио. Раньше, когда я еще маленькая была, звал, бывало, послушать.

— Очень мило.

— Лимонаду стакан, булочка. Музыка все классическая. У него и машинка пишущая есть.

Мы помолчали.

— Так что я не стала дальше петь учиться, — наконец сказала Эви. — А на машинке учиться так и так надо...

Я понял. Печально кивнул. В самом деле, досадно.

— Ты сегодня не играл, да, Олли?

Я засмеялся и поднял свой пострадавший палец. Она схватила его белыми пальчиками, стала осматривать. И все повторилось с точностью репринта — смешки, хохот, превращение из дичи в ловца, рывок с моста вниз, в темноту, полупораженье лицом к лицу, да, нет, не надо, да, нельзя, поцелуи, борьба, запах, три сливы, мерцание кожи, трясучка...

— Я тебе не нравлюсь?

— Ну почему... нет, Олли, не надо...

— Ох, ну, Эви, Эви...

— Не надо — это нехорошо!

Я без нее знал и был совершенно согласен, что это нехорошо; знал и то, что для меня лично быть хорошим сейчас — не главная цель.

— Пусти, Олли, а ну пусти!

Снова меня отбросили на три метра. На сей раз я одной ногой угодил в реку. А когда выкарабкался, Эви смотрела в небо.

— Ты слушай!

Что-то глухо урчало меж звездами. Она взбежала на мост, застыла. Красный огонек сорвавшейся красной звездой всплывал на оглоблю Большой Медведицы.

— Прямо над нами сейчас полетит.

— Королевский воздушный флот.

Рядом с красным огоньком прорезался зеленый.

— Вдруг это Бобби?

— Бобби?

Эви смотрела вверх, открыв рот, все больше запрокидывая голову. Самолет проступил темной тенью между огнями.

— Он сказал, что сразу прилечу, как смогу. Сказал, над Стилборном буду фигуры показывать. Сказал, если место найдется, сяду и тебя возьму.

— Жди!

— Ой, смотри. Он сюда... Нет...

Она поворачивалась на пятках, когда самолет пролетал мимо, и постепенно опускала голову, пока темная тень не канула в лесу.

— Так его сразу и отпустили. Он всего-то там неделю...

Она топнула ногой.

— Хорошо вам, мальчишкам!

— Я тоже научусь летать, когда буду в Оксфорде. Наверно. В общем-то я собирался.

Она рывком повернулась ко мне.

— Ой как летать охота! Прям больше всего! И танцевать! Ну и петь! И ездить везде. Все-все делать охота!

Я ухмыльнулся при мысли о том, как Эви делает все-все. Потом вспомнил ту пару брюк и ту единственную вещь, которую мне хотелось, чтоб Эви делала — или мне позволила делать, — и перестал ухмыляться.

— Пошли вниз.

Она тряхнула головой.

— Не-а. Домой пойду.