Пир

По макаронному телу Горького пробегает постно-масляная судорога, глаза наполняются зубровкой слез:

– Теперь я спокоен за Россию.

Бокал с вином гусиножирно выскальзывает из телячье-сардельных пальцев Шаляпина. Вино плещет на ореховый корж ковра.

Холодный крюшон петербургской ночи.

Маковый рулет спальни столыпинского дома. Столыпин с женой в блинном пироге постели.

– Ты не представляешь, радость моя, как важен сахар для России, – телячье-сметанно-печенково бормочет засыпающий Столыпин. – К началу века мы засевали всего триста тысяч десятин сахарной свеклы. А теперь это число увеличено вдвое! Ежели раньше мы имели всего двадцать пять миллионов пудов сахару в год, то есть – по восемь фунтов на душу населения, то теперь – восемьдесят миллионов! Это уже по восемнадцать фунтов на каждого россиянина! И это еще не предел, радость моя. Дайте время, мерзавцы…

Супруга рыбнокотлетно вздыхает в маково-сдобной темноте:

– Сегодня в «Ведомостях» я читала про очень странные вещи. В Ямбурге совершено тройное самоубийство. Студент, курсистка и офицер. И этот офицер в гимназии обучал гимназистов военному строю. А потом водил некоторых мальчиков в публичный дом.

– Мерзавец.

– И в публичном доме показывал мальчикам, как и что делать.

– Всех, всех на одну веревку… – рисокотлетно зевает Столыпин.

Гусе-потрошинность комнаты Распутина в Зимнем дворце.

Красные и желтые перцы спящих вповалку цыган. Монпансье пустых бутылок.

Распутин кисло-сладко сидит на мозго-грибном расстегае стула, опустив голые ноги в таз с мадерой. Рядом кофемолочно скрипит патефон. Эклерный голос Анастасии Вяльцевой журчит в папиросном полумраке комнаты:

Мясо наелось мяса, мясо наелось спаржи,
Мясо наелось рыбы и налилось вином.
И, расплатившись с мясом, в полумясном экипаже
Вдруг покатилось к мясу в шляпе с большим пером.
Мясо ласкало мясо и отдавалось мясу,
И сотворяло мясо по прописям земным.
Мясо болело, гнило и превращалось в массу
Смрадного разложенья, свойственного мясным.

Распутин медовображно подтягивает, яичнокрашено раскачиваясь на стуле.

Потом родниково черпает ковшом мадеру из таза и чайно-вареньево пьет.

Протертый с сахаром творог январского утра.

Гимназист первого класса Дима Лихачев ситно-греночно выходит из суповой кастрюли подъезда. Капустно-пирожково бредет по Сергиевской улице. Огромный ранец калачно тюкает его по пересохшему прянику зада.

В заборе дома Копытиных торчит сахарная пуля.

Дима подходит, сушеновишнево смотрит. Омлетно берется за пулю, крыжовно-вареньево вытягивает из доски. Цыпленок-на-вертелно разглядывает. Пломбирно лижет. Маннокашево сует в рот. Леденцово посасывая, идет в гимназию.

Я прочитал это и Запомнил на всю Жизнь. И потом приложил Пергамент к груди и пошел домой с Пергаментом на груди через березовую рощу. Я приложил его к груди, потому что он был Очень Тонкий и мог разлететься на Мельчайшие куски, на молекулы от малейшего Ветра. Но ветра не было. И пергамент сразу прилип к моей Груди и Вошел в Тело на МОЛЕКУЛЯРНОМ УРОВНЕ! И я сразу Остановился и Понял, что это и есть ВТОРОЙ НАМЕК! И сразу проснулся. Но Понять, ЧТО это за Намёк, я не мог. Если ПЕРВЫЙ Намёк по поводу Влияния Татьяны и Ирины на Необратимый Процесс Гниения Моего Сердца я понял через 18 минут после пробуждения, то Этот НАМЕК я пойму, наверно, через МНОГИЕ ЧАСЫ, потому что прошло уже 4 часа 22 минуты, а я еще не понимаю.

Я ПРОШУ ТЕБЯ:

1. Никому не рассказывать про мой Сон.

2. Не думать ночью про мой Сон, чтобы не создавать Аберрации.

3. Мое письмо от 16 января 1999 года вынуть из Банки и переслать Василию.

4. При получении Экранного Провокационно-Запросного Импульса сделать следующее:

a). Запереть Обе двери.

b). Подключиться ко ВСЕМ системам По-Малому.

c). Информировать меня Равнозначным Стуком.

d). Ждать Перспективных Сообщений.

Брат.