«Пёсий двор», собачий холод. Том II (СИ)

— Нет-нет, мне всего восемнадцать, моя мать роска, я родился здесь же, — Гныщевич сообразил, что восемнадцатилетних начальников гвардии не бывает, не считая Твирина, в которого всё равно никто не верит. — До недавних пор гвардией руководил мой отец. Но я был лучшим, так что теперь…

— Я ничего не слышал о смене руководства гвардии. И почему вы не при мундире?

Из Порта они вышли прямиком в Припортовый район, где Охрана Петерберга тоже порезвилась — пусть и меньше, чем в Конторском.

— Недавняя пора началась позавчера, — серьёзнейшим голосом сообщил Гныщевич. Мсье Армавю притормозил и снова захлопал ресницами, натягивая маску заморского дурачка.

— Оh, мои соболезнования, — чирикнул он.

— Понимаете, почему меня отправили в одиночку? Лучше не привлекать к вашей персоне лишнего внимания… пока что. Думаю, не нужно объяснять, что мундир в такой ситуации мог бы нам обоим только навредить.

У них ведь ещё и мундиры есть, оказывается, у подлецов.

— J'entends bien, — мсье Армавю обвёл глазами картинную в своей разрухе, будто персонально для него заготовленную улицу. Улицу, где живёт Коленвал, сообразил Гныщевич. Видать, солдаты сочли её одним из рассадников крамолы.

— Что вы собираетесь делать, когда хэр Штерц передаст вам дела? — любезно — peut-être, даже светски — осведомился Гныщевич, поторапливая наместника в сторону Большого Скопнического.

— Этикет требует от меня сперва помочь хэру Штерцу добраться до родины, — ответил тот таким тоном, что стало совершенно ясно: думает он не об этикете, а о полном вступлении во власть. — После этого… Но что конкретно у вас творится? Такое чувство, будто здесь дошло до массового кровопролития…

— Помилуйте, — издал Гныщевич как можно более испуганный смешок, — будь это так, я бы ни за что не взял на себя ответственность довести вас в одиночку. Нет, всё началось со студенческого бунта — вы ведь знаете про новый налог Четвёртого Патриархата? На бездетность? Им, cela va sans dire, не понравилось. А потом город раскололся… Право, дойдёмте лучше до резиденции, я не такой хороший рассказчик, да и не обо всём осведомлён.

— А почему бездействует ваша Охрана?

— Наша Охрана, — Гныщевич оценил количество шинелей на Большом Скопническом и решил, что разумнее свернуть в Белый район и двигаться переулками, не выискивая приключений на свою голову, — связана Пактом о неагрессии.

— Pardo.. Простите?

— Командование не допускает их активно вмешиваться в конфликты, — пел Гныщевич, не представляя, каким будет следующее его слово. — Видите ли, среди Охраны хватает молодых людей, и они вооружены… Генералы опасаются, что рядовые превысят свои полномочия — а когда это делает вооружённый человек…

Оставалось только надеяться на то, что прямо сейчас на улице им не попадутся солдаты, занятые активным превышением полномочий. В таких ситуациях тавры соединяют большой палец с мизинцем — это вроде символизирует соединение неба и земли, после которого настанет всем мировая справедливость, или вроде того.

Убедившись, что мсье Армавю на его руки не смотрит, Гныщевич незаметно скользнул пальцами друг по другу.

Наместник же хмурился. Удивительно, сколько на его округлом лице, клубившемся вокруг носа пуховой периной, проступило вдруг жёсткости. Прям как у хэра Штерца, даже деревянней. Учат их, что ли, специально?

Если вдуматься, эта мысль была не так уж нелепа.

— Полный абсурд, — коротко бросил наместник, — складывается впечатление, что Охрана Петерберга… как это по-росски? Попустительствует. И кто решил не выпускать корабли? C’est un sabotage!

Гныщевич кротко промолчал.

— Первым делом следует возобновить полноценное сообщение с Европами. Немыслимо! Потом, конечно, призвать к ответу командование Охраны. После этого, полагаю, разберёмся с теми, кто бунтовал. Знаете, — прибавил мсье Армавю с неожиданно светлой улыбкой, — я ведь сюда сам вызвался, я большой поклонник Росской Конфедерации. Мне кажется, ваш путь вернее европейского… Мы зря отказались от препаратов против агрессии, от карательной формы. Ведь от отдельных больных элементов страдают простые люди, большинство простых, добрых людей. Поэтому агрессию надо подавлять в зародыше, вы согласны?

— Тогда я лишусь работы, — с нарочитой неуклюжестью пошутил Гныщевич.

Про себя же он подумал, что новый наместник — полная гнида. Есть такое свойство: чем больше человек говорит о благе простого народа, а особенно — чем больше о том размышляет, тем бóльшая он гнида.