И опять орёт, сволочь. Господи, ну чего он так орёт? Нет, Господи, можешь не отвечать, и сам знаю. Ну да, перестарался чуток при допросе англичанина, не спорю. Ну и что теперь, расстреливать меня за это? А у него самого такого не бывает? Тоже, помню, увлекался. Да что далеко за примерами ходить? Вот, совсем недавно, практически почти вчера, при обороне Иерусалима так разошёлся, что половину ассирийской армии в одиночку умиротворил. Ага, летальным способом. И за царём ихним гонялся, угрожая матерно, пока угроз своих не сдержал…. А ведь просили оставить для допроса. У Иезекии кое-какие финансовые претензии накопились.
А сейчас вот орёт и обзывается. И это при посторонних. Представляю, что скажет с глазу на глаз. Вот только мне от этого понимания легче не становится. Нет, ну сколько можно-то? Нельзя так грубо развращать дисциплину, устраивая разнос целому генерал-майору, то есть мне.
— Лаврентий Павлович, — максимально вежливо прошу Берию, делающего вид, будто наш экспрессивный диалог с товарищем Архангельским его абсолютно не касается. — Заткни барону уши.
— Чем, пальцами?
— Да чем угодно! — вот, ещё один шутник нашёлся. Ну я ему это припомню, опричнику проклятому. — Возьми подписку о неразглашении.
— Товарищ генерал, Изяслав Родионович, это уже четырнадцатая за сегодняшний день, — взмолился фон Такс.
— Ничего, — успокаиваю барона. — Заодно и в правописании потренируетесь.
— А зачем мне оно? Я же танкистом хочу стать, а не писарем.
— Издержки службы, вернее — её тяготы и лишения. Текст присяги помните?
— Но там про бумаги ничего не сказано.
— Учитесь читать между строк. Иначе, какой же Вы русский человек? Писанина — неотъемлемая часть военной службы.
Пока баварец оттачивал каллиграфическое мастерство, Гиви как-то внезапно подобрел, перестал ругаться, но ранее отобранную бутылку так и не вернул.
— Ладно, извини, погорячился, — примиряющее произнёс он. — Но ведь и ты тоже….
— Я что, специально? Кто мог подумать, что этот британец окажется таким хлипким?
— Хоть немного успел допросить?
— Успел-успел. Меня другое беспокоит, Гиви….
— Коньяк?
— Да хрен с ним, с коньяком! Кстати, бутылку верни!
— На, — Гаврила, не ожидавший от меня покладистости и миролюбивости, вернул требуемое. — Ты о чём сейчас?
— Вообще…, и о жизни в частности, — пара глотков способствовала красноречию. — Не замечаешь, что жизнь эта какая-то странная пошла?
— Поясни.
— Чего ещё пояснять? Сам не видишь? Мельчаем мы, Гавриил Родионович, мельчаем. Помнишь, во времена оны? Динозавры не понравились, всю планету обожрали и обгадили — бабах метеоритом, и ладушки. Гиперборейцы оборзели — и их тем же, и по тому же месту. Вспомни, да мы этими метеоритами как мухобойкой шлёпали.
— И что с того? — Гиви выдернул у меня бутылку из руки и нервно ополовинил её.
— А то! Мельчаем, говорю. Империю там снести к чертям, или остров какой утопить. Но не более. Потом ещё хуже — этого нельзя, того нельзя… Тьфу, гуманистами стали, аж самому противно.
— Изя, не провоцируй.
— Я провоцирую? Господь с тобой. Наоборот, моё стремительно прогрессирующее миролюбие…
— Это когда города в щепки разносил? — перебил Архангельский.
— В пыль… Там же в основном глинобитные дома были. И что с того? Да, были и мы удальцами! Только это в прошлом, понимаешь?
— У тебя депрессия.
— Вот обзываться не надо, а? Просто надоело вытирать всем сопельки и сажать на горшок. Понял? Мельчают люди, и мы вместе с ними. Всяк суетится, лжёт за двух, и всюду меркантильный дух.
— Пушкина цитируешь?
— Ну да, я же сам эти строчки и диктовал Александру Сергеичу.
— Да ты поэт, — Гиви наглой лестью пытался поднять моё настроение. Но потом грубо уточнил: — Хрен ты собачий, а не поэт.
— Это почему? — оба последних утверждения что-то меня не устраивали. Особенно предпоследнее.
— Присягу помнишь?
— Конечно! Отче наш, иже еси на небеси…
— Не эту. Настоящую, а не официальную.
— Про "хранить и защищать"? Помню.
— Ну… Ну так храни и защищай! А будешь нудить — получишь в рыло!
Не слишком радостная, однако, перспектива. Помню как Гиви ударом кулака перешибал мраморные колонны в собственном доме, обрушивая крышу на слишком юморных филистимлян, попытавшихся шутки ради обрить его наголо. Глупые шутки, скажу вам. Кому потом пришлось трое суток развалины разбирать без применения тяжёлой техники? То-то и оно…
Так, с чего бы мне продолжить хранить Советский Союз? А, вспомнил. Этот аглицкий майор, скоропостижно померший единственно при виде вполне невинных клещей для укладки шпал, греющихся в уютно потрескивающем костерке, успел таки поведать немало интересного. Весьма, я бы даже сказал.
Польская разведка, уже лет триста работающая на британцев, передала им сведения, касающиеся предстоящей коронации товарища Деникина. И те, соответственно, решились на радикальные меры.
— Ради какие меры? — переспросил Гиви.
— Свинью подложить хотят, — пояснил Лаврентий.