Пёс

Автобус ехал долго, со всеми остановками и задержками у светофора, когда горел красный свет. В салоне стояла жара, открытые окна и люки не спасали. Бобровского укачало, и он задремал. Приснился короткий сон, будто он поселился жить в лифте. Кабина была тесна. Бобровский кое-как устроился в углу, поджал ноги. То и дело заходили люди, чтобы подняться или спуститься. Они брезгливо, с недоверием смотрели на Бобровского. Потом вдруг зашёл его заводской приятель Марченко, повесившийся десять лет назад. Посмотрел сверху вниз и сказал:

— Что эта моча тут делает?

Бобровский проснулся и увидел перед собой кондуктора, костлявого, седого и сутулого старика.

— Проездной? — спросил тот.

Бобровский протянул двухсотрублевую банкноту. Старик проверил её на свет, потёр пальцами и начал отсчитывать сдачу. Начислил пачку сотенных.

— Это много, — сказал Бобровский. — Я вам дал двести, а не две тысячи.

— А? Что? — Старик посмотрел на банкноту. — Точно, етить! И правда. Спасибо, дорогой.

Потом Бобровский снова задремал. На этот раз без сновидений. Проснулся от голосов. Рядом болтали два пожилых дядьки. Оба поддатые.

— Государству невыгодно, чтобы ты болел, — говорил один. — Ты нужен государству здоровым. Чтобы пахать, пока не сдохнешь.

— А где пахать? — отвечал второй. — Где, Семён? Всё производство стоит. Наш шарикоподшипниковый закрылся в девяносто четвертом, я с тех пор только в охране работал.

Семён махнул рукой, достал ноль двадцать пять. Они выпили по глотку и расцеловались.

— Возьму ружьё и в лес уйду, — сказал Семён.

Бобровский уставился в окно. Задремать в третий раз у него не получилось. «Какой сегодня день?» — подумал он.

Автобус остановился у кладбищенских ворот. Бобровский вышел из салона. Кондуктор помахал ему. Кладбище было большое и потихоньку расширялось. Настю похоронили на другом конце, рядом с забором. Почти впритык. Бобровский подумал, что через год-другой забор перенесут дальше и положат кого-то ещё в новую землю. Может быть, его? Но это вряд ли. Скорей всего, его кинут в безымянную могилу, рядом с другими бездомными.

Бобровский вдруг вспомнил, как сидел на ящике из-под патронов рядом с обрушенной стеной дома. Из-под груды кирпичей торчала грязная, обнажённая ступня. Неподалёку тарахтел БПМ. На броне сидел механик-водитель и разглядывал свой дырявый кирзовый сапог. Его собственная голая ступня болталась над разъезженной траками землёй. Подошёл небритый рыжеватый парень, почесал щетину и сказал:

— Ну чего, пошли подвалы проверим?

Бобровский поднялся, закинул на плечо автомат и показал на торчавшую ступню.

— Смотри.

— Чего? — сказал парень, Витя Телегин.

— Нога.

— Ну нога.

— Надо бы откопать.

— А что там откапывать? Идём, без нас откопают.

Что было дальше, он плохо помнил. Всё как во сне — обрывочно, смутно и не реально. Кто-то плакал, кто-то ругался. Кого-то они выносили на руках. Бабку с самоваром? Через несколько дней Бобровского самого точно так же несли на руках, и он слышал голоса издалека:

— А сапог где?

— Хуй его знает, сорвало сапог.

— Стой, головой его разверни.

— Ай, да какая разница!

Его засунули в транспорт вперёд ногами и захлопнули дверь. Всё происходило будто бы в гигантском облаке ваты.

Бобровского стало мутить от воспоминаний.

Он прошёл через кладбище по главной аллее, потом свернул на дорожку между участками. В ветвях тополя прокаркала ворона. «Наверно, таскает еду с могил», — подумал Бобровский. Через сотню метров он увидел Настину могилу. Крест стоял на месте, целый и невредимый. Под ним лежали дешёвые пластиковые венки. Бобровский стал задыхаться. Он услышал тонкий писк и не сразу сообразил, что этот звук сам издаёт горлом. Вместо могилы теперь была яма глубиной метра полтора. Гроб лежал на дне, он был пуст. Внутрь насыпали горку земли, и Бобровский заметил на ней след от ботинка. Он несколько раз обошёл вокруг ямы. Посмотрел вверх и по сторонам. Вокруг ни души. По пути Бобровскому встретились лишь два человека — поддатый землекоп с тележкой, загруженной лопатами, и маленькая морщинистая старушка в белом платочке, прибиравшаяся у могилы.

Он оступился и чуть не рухнул в яму.

26

Игнатьев ответил сразу.

— Ты где?

— На кладбище, — сказал Бобровский.

— Отлично, отлично! Ну так что, пробрало тебя? А?

— Зачем ты её выкопал? — спросил Бобровский.

Игнатьев, кажется, сладко потянулся.

— Послушай, говнюк. Я всё могу, я профи, мастер своего дела. Для меня не существует неразрешимых задач. Ты решил, что долг за свою бабу можно не возвращать, раз она умерла, а я подумал, что так не годится. Теперь вот что. Ты перечисляешь бабки плюс проценты. Сейчас это триста тысяч.

— Триста? — повторил Бобровский.

— Ага. Отсоси у тракториста. Как только ты перечисляешь баблишко, получаешь свою бабу назад. Побежишь к ментам, я её суркам скормлю. Да и менты тебе не помогут. Никто тебе не поможет. Только ты сам. Ищи деньги. И поспеши.

— Сука, — сказал Бобровский.

— Жду звонка, — ответил Игнатьев. — Но долго ждать не буду.

Он отключился.