Пёс

Бобровский сел на землю и обхватил голову руками. «Надо подниматься», — подумал он, продолжая сидеть. За спиной что-то шлёпнулось. Бобровский вздрогнул. Жирная ворона проскакала рядом и остановилась на краю ямы. Сначала заглянула в могилу, потом посмотрела на него, будто сложила пазл.

— Лети, нахер! — Бобровский лягнул ногой жаркий воздух. — Я туда не собираюсь.

Ворона взлетела, устроилась в ветвях и прокаркала. «Она всё видела, — подумал Бобровский, — как выкопали могилу, достали Настю, доволокли до забора, перекинули… Это просто, забор не высокий… А там, наверно, сунули тело в багажник… Эти двое… Или один справился? Тут нет никакой охраны, нет сигнализации, любой может утащить себе тело, какое захочет…» Потом Бобровский вспомнил, что вороны, кажется, умеют разговаривать. Может, если её прикормить, приласкать, она расскажет, как всё это произошло?

Бобровский встал и задрал голову.

— Эй, ты! Как тебя там? Спускайся, не бойся!

Ворона молчала.

«Хитрая тварь, — подумал он. — Так просто с ней не договоришься».

Раз — кирпич, два — кирпич, три — кирпич. Лёха, ты что делаешь? Что делаешь, спрашиваю? Слушай, я же говорю, без нас откопают. Пойдём, темнеет уже. Оглох, что ли? Эй, мудак! Ты чокнулся? Нет, Вить, надо откопать. Тут немного. Я сам справлюсь. Ты иди, я скоро. Лёха, ты чокнулся? Может, спирту хлопнешь? Не, Вить, сейчас, погоди. Раз — кирпич, два — кирпич, три — кирпич… Вот уже ногу откопал. Витя, ты где? Это девушка, кажется, там кусок зелёного халата торчит…

All the leaves are brown and the sky is gray. I’ve been for a walk on a winter’s day. I’d be safe and warm if I was in L.A.; California dreamin’ on such a winter’s day…

Бобровский достал смартфон и сдвинул значок вправо.

— Алё, алё, Лёха, ты где? — закричал Никита. — Я приехал, тебя нет.

— Я тут, — ответил Бобровский. — Тут стою.

— Где? На лестнице? Во дворе? Ты гуляешь? Чего делаешь? Нам бы надо в паспортный стол сходить, а, Лёха?

Бобровский нажал отбой. Отстань, мудак! Он поискал в журнале вызовов номер Митина. Тот ответил после седьмого гудка. Бобровский посчитал. Раз — гудок, два — гудок, три — гудок.

— Почему вы звоните? — спросил Митин. — Мы, кажется, всё решили. Или… У вас для меня что-то есть?

— Да, — сказал Бобровский. — Есть.

— Ну-ка, поведайте мне.

— Есть электрический билет на концерт одного человека. Этот билет купила моя жена за сто пятьдесят тысяч. Она не успела сходить. Я ума не приложу, зачем ей это вообще понадобилось. Я отдам вам билет. Даже вместе с телефоном отдам…

— Стоп! — перебил Митин. — Вы знаете, что такое гильотина?

— Да, конечно, — сказал Бобровский. Он подошёл к забору. Но перелезать, разговаривая, было неудобно. — Это огромный нож, которым французы отрубали головы друг другу.

— Ага. А ещё это приём из дзюдо. Весьма зверский. Я им хорошо владею. Ещё раз мне позвоните с какой-нибудь хуйнёй, я вам сделаю гильотину.

Митин отключился. Бобровский убрал телефон в карман и попытался перелезть через забор. Никак не получалось подтянуться и перекинуть тело. Бобровский висел на нём и шевелил ногами в воздухе. Как майский жук, насаженный на булавку. Каркнула ворона. Потом смартфон снова заиграл песню о Калифорнии. Бобровский обессиленно свалился на землю.

— Зятёк, так что? Связь пропала. Когда тебя ждать?

— Никита, подмышка ты вонючая…

— Эй, старик, ты что ругаешься?

— Готовь триста тысяч, — сказал Бобровский. — Сегодня. Иначе я никогда не выпишусь из квартиры. И никуда не уйду. Вы меня оттуда пулемётами будете выгонять, миномётами выстреливать.

— Ты что городишь? — спросил Никита.

— А ещё я твоих строителей вышвырну.

— Но я им забашлял уже аванс! — крикнул Никита. — Это не честно. Зятёк, сука! Ты что творишь?!

— Триста тысяч. Триста тысяч. Сегодня. Триста тысяч. Дошло до тебя?

— Кто? Какая блядь тебя этому подучила? — спросил Никита.

Бобровский нажал отбой. Встал, подпрыгнул, подтянулся и ловко перемахнул забор. С этой стороны был парк. Он зашагал по грунтовой дорожке. На ней были заметны следы автомобильных шин. Здесь они ехали. Наверняка у них была при себе лестница. Ворона всё видела. Но ничего не скажет, мразь. Может, её подкормили? Бобровский оглянулся и отчетливо разглядел серую пернатую тушку среди ветвей. «Вот, ладно, обойдусь без тебя, — подумал он. — Ты мне не помощница. Деньги возьму у Никиты. Верну Настю. Потерпи, милая, скоро всё будет хорошо, опять ляжешь в землю, никто тебя не потревожит».

Раз — кирпич, два — кирпич, три — кирпич. Точно, девушка. Вот и халат уже хорошо видно. Много навалило на спину и голову. Надо разгребать. Темно. Витя, ты где? Ладно, не надо, я сам справлюсь, сам откопаю. Сам откопаю. Сам её откопаю. Вить, это ты? Подожди, помоги мне. Вить, ты не понимаешь, надо ее похоронить по-человечески, Витя…

…Кто-то осторожно шлёпал его по щекам. Потом на голову и за шиворот полилась вода. Бобровский открыл глаза и увидел грязный асфальт прямо перед носом.

— Очнулся, — сказал кто-то тихо.