— Одним словом, ты хочешь заменить гесиодовского пестрошейного ястреба соловьями[60]. Бессмысленно! Соловьи очень скоро разучатся петь и превратятся в таких же хищников и мздоимцев. И вот тому пример. Повсюду на Востоке должность судьи передаётся от отца к сыну. Это наследственные взяточники. Борясь с этим злом, как мне говорили, царь Камбиз казнил нескольких наиболее наглых мздоимцев и обил их кожей судейские кресла, полагая, что урок пойдёт впрок их сыновьям, которым придётся на них сидеть.
— Какой ужас! — не удержался Клисфен. — Судить, сидя на останках отца! А я ведь слышал, что персы особенно чтут своих родителей.
— Ужас не только в этом, — добавил Пифагор. — Сыновья судей продолжают брать мзду, как и их отцы. Контроль же за ними может привести к появлению сословия доносчиков и к тирании народа, которая ничем не лучше тирании отдельных лиц.
— Но где же ты найдёшь столько умных и честных людей, чтобы достойно управлять государством?
— Должно быть изменено воспитание. В каждом городе хорошо иметь школу, готовящую образованных людей. Поверь мне, они не будут ни тиранами, ни мздоимцами. Строй, который спасёт Элладу, — это ноократия[61].
— Пока мы спорим, процессия миновала гору и движется к акрополю, — заметил Клисфен.
Акрополь снизу, с тёмной улицы, по которой шли Пифагор и Клисфен, виднелся сфрагидой с рельефными изображениями, сверкавшими мириадами огней. В центре белели колонны храма Афины Полиады[62].
— Да, Панафинеями Писистрат оставил о себе вечную память, — проговорил Пифагор. — Он превратил Афины в один из наиболее благоустроенных эллинских городов. Ныне, когда мы идём по этой замощённой улице, слышно, как под ногами течёт вода, словно бы охлаждая кипевшие против Писистрата страсти и делая его имя образцом достойного правителя.
— Это Эридан, текущий с Ликабета, — пояснил Клисфен. — Он перекрыт плитами, и разлив уже не грозит дворцу Писистрата.
— А нет ли угрозы его библиотеке?
Клисфен поднял голову.
— Библиотека на склоне холма. Видишь, вон там.
— Слава её создателю. Библиотека притянула меня в твой город, и я с нетерпением жду с нею встречи.
Ржание коня
И вновь собрались семеро. Слово взял Видарна.
— Мужи, — произнёс он, — я полагаю, что диадему должен надеть тот, кто первым спросил, сын ли Кураша правит нами, кто сумел убедить царских друзей, что Бардия — это не Бардия. С помощью Ахурамазды Отана наведёт в державе порядок.
Наступило молчание. Куда девалось то единодушие, с каким семеро устраняли сына Кураша и которое проявили на совете царских друзей!
— Тут был назван Ахурамазда, — первым нарушил молчание Дарайавуш. — Я припоминаю одну давнюю историю, которую услышал от своего отца, — да продлятся его годы. Вернувшись из земли массагетов после гибели Кураша — он узнал о ней в пути, — отец рассказал мне, что, перед тем как отправиться в свой последний поход, Кураш вызвал его к себе и поведал о своём сновидении. Царю снился я в виде парящей в воздухе птицы, осеняющей крыльями Азию и Европу. Заподозрив, будто я, тогда ещё мальчик, злоумышляю против него, Кураш приказал взять меня в оковы. Поэтому я полагаю, что Ахурамазда, ниспославший царю сон, хочет видеть царём меня.
Поднялся шум. Видно было, что многие Дарайавушу не поверили, считая его рассказ таким же вымыслом, как и тот, что они сообща сочинили о самозванце.
— А есть ли у тебя свидетели, что дело было именно так, как ты его изложил? — спросил Отана.
— Кураш беседовал с отцом без свидетелей, — отозвался Дарайавуш, — но я ещё тогда рассказал об этом разговоре моему другу Ардиманишу.
— Да, он об этом мне говорил, — подтвердил Ардиманиш.
— И ты можешь доказать, что это было рассказано десять лет назад, а, допустим, не вчера? — съязвил Видарна.
— Мужи, — сказал Виндафарна, — так мы ни о чём не договоримся. А тем временем народ, оставшись без пастуха, разбредётся, как стадо, и появится какой-нибудь самозванец, сотворённый не нами. В тех случаях, когда хотят узнать волю Ахурамазды, принято обращаться к жребию.
— Какому жребию? — спросил Гаубурава.
— К тому, который нам придётся по душе. Мне кажется, что лучше всего гадать по бессловесным животным. Я предлагаю так. Мы можем выехать все вместе на рассвете на конях за Вавилонские ворота. Чей жеребец первым заржёт, приветствуя Ахурамазду, тот и будет царём.
— Жеребец... — проговорил Отана.
Все заметили, что он побледнел.
— Что с тобой? — спросил Багабухша.
— Вспомните: «Жеребец внезапно заржал, и я попал ему под копыта», — с усилием выдавил из себя Отана. — Сон убитого нами Бардии.
Наступило молчание.
— Что вы, друзья, приуныли? — весело произнёс Дарайавуш. — Бардия был предупреждён о грозящей ему опасности вещим сном. Но предупредивший не спас его от смерти. Ведь наш замысел удался. Значит, высшая сила на нас не гневается.
— Половина замысла, — вставил Гаубурава. — Трон ещё не занят.
— Гаубурава прав, — сказал Отана. — Нам надо избежать всего того, что может разрушить наше единство. Давайте договоримся: если жеребец назовёт царём не меня, а кого-нибудь из вас, пусть он возьмёт в жёны мою Федиму.