Пифагор

   — И кто бы, глядя на этих храбрецов, мог подумать, что спартанцы на чужой земле, — отозвался Эвном. — Может быть, они даже не знают, кто их противник. Им это знать необязательно: эфоры приняли решение, совет старейшин его подтвердил, их дело — выполнять приказ.

   — Когда я покидал Самос, — вздохнул Силосонт, — меня провожала возбуждённая толпа. Меня любили. Я до сих пор не могу этого забыть. Скажи, Эвном, где эти люди, верившие мне?

   — Конечно, в городе, — проговорил Эвном, вставая. — Мы же видели с корабля, как отовсюду бегут к стенам. Мне кажется, они увели даже собак. Ведь не слышно лая. Только блеяние. Овцы мечутся по равнине. По крайней мере с голода мы не умрём.

   — Не умрём, — согласился Силосонт. — Пищи всем нам хватит надолго. А вот терпения... Если город не будет взят через месяц, спартанцы нас бросят, и у нас не останется даже тени надежды.

   — Не каркай! — воскликнул Эвном. — Спартанцы зря обещаний не дают. Будем надеяться на удачу. Но вот, я вижу, зажёгся костёр. Пойдём обогреемся.

Чудотворец

Позади остался холм, напоминающий каменоломню. Из бесформенных, заросших плющом развалин поднималось некое подобие ворот с изображением вздыбленных львиц. Это было всё, что судьба оставила от златообильных Микен.

Дорога через низину вскоре привела к невысокому строению, в котором угадывался храм. Сойдя на обочину, Пифагор обратился к своим спутникам:

   — Давайте соберём для Геры цветы и поднесём ей, владычице городов и героев, супруге Зевса.

И вот уже они у колонн святилища с охапками полевых цветов. Но вход преградила старуха в белом одеянии со злым сморщенным лицом.

   — С цветами внутрь нельзя, — проговорила она хриплым голосом.

   — А с чем можно? — спросил Пифагор.

   — С жертвами, чужеземцы. Вступая в теменос, вы должны бы видеть коров и телят, трёх павлинов. Кукушки уже раскуплены. Приобретя что-либо из имеющегося или же изображения животных и птиц из серебра, бронзы, глины или дерева, вы сможете лицезреть нашу Геру.

   — А я уже её видел, — сказал Пифагор — Ведь у нас на Самосе копия ксоана вашей Геры. Её привёз мой предок Анкей.

Старуха отступила.

   — Самосцы, входите, но ваши дары оставьте у входа. Мы их скормим возлюбленным Герой животным.

Опустив цветы на землю, Пифагор и его спутники вступили в храм. Он встретил их полумраком и блеском пожертвованных владычице драгоценностей.

Жрица семенила сбоку, поясняя:

   — Эта золотая кукушка — дар владыки Коринфа Периандра. Он отметил им одну из своих побед. Это изображение павлина из драгоценных камней на серебре — приношение посетившего наше святилище царя Лидии Креза. А эта деревянная раскрашенная корова с золотыми рогами — дар фараона Амасиса, переданный священным посольством.

Когда дошли до оружия, Пифагор, вглядевшись в один из старинных щитов, воскликнул:

   — А это мой щит!

   — Твой? Но это же дар самого Менелая, лжец!

   — Ты меня не поняла, почтенная. Ведь я не сказал, что принёс этот щит в храм. Но щит принадлежал мне, когда я был Эвфорбом, троянцем Эвфорбом, и прибыл я к ныне разрушенным стенам Микен, чтобы освободить свою невесту, захваченную Менелаем и переданную им брату Агамемнону.

   — Но кто ты такой?! — воскликнула старуха.

   — В этой жизни я Пифагор, сын Мнесарха.

   — Слушай, Пифагор, или как там ещё тебя, вот уже четыреста лет как в храме ведётся летопись, куда заносится всё самое существенное, а о поединке под Микенами записи нет.

   — Но Эвфорбом я был семьсот лет назад, когда ещё не было финикийского письма, которым мы ныне пользуемся, и я прошу тебя возвратить мне мой щит. Ведь Менелай одолел меня не силой, а коварством.

   — Если это твой щит, не болтай, а представь доказательства.

   — Согласен. Ты же поклянись, что, если они будут, возвратишь мне мою собственность.

   — Гера свидетельница, ты это получишь.

   — Итак, поверни щит, и ты сможешь прочесть моё имя, а не Гектора или Диомеда. Но, повторяю тебе, оно будет написано древними письменами, где каждый знак передаёт целый слог — не торопись поворачивать.

   — Мне это трудно понять. Но если на щите действительно будут три знака, ты меня победил.

   — Договорились. Теперь можешь поворачивать.

Жрица повернула щит и торжествующе проговорила:

   — Тут нет никаких знаков. Ни трёх, ни четырёх.

   — Так ты их не найдёшь. Ведь щит скреплён в этом месте пластиной из слоновой кости. Сейчас я её приподниму. Вот эти три знака. Смотри!

Жрица остолбенела. В морщинах лба выступил пот.

   — Это чудо! Чудо! — забормотала она. — Чудо в храме, сотворённое Герой-владычицей. Это она привела тебя в храм. Но я слышу голоса. Пойду поведаю о чуде другим.

   — Конечно, иди. А щит пусть останется здесь навечно, только не забывай сообщать посетителям, что это щит Эвфорба, когда-то пожертвованный в святилище Геры его победителем — царём Менелаем, затем возвращённый законному владельцу Эвфорбу, ставшему в новой жизни Пифагором.

   — Да ты чудотворец... — то ли с восхищением, то ли с осуждением протянул Эвпалин, когда они остались одни. — И как тебе такое удаётся?

Пифагор загадочно улыбнулся:

   — Поразмысли над этим в пути.