Пифагор

   — Штраф берут и за попытку подкупа. Но вот, я вижу, выходят трубач и глашатай. Мы дождались бега, который голова всему. Бег коней, в котором Пелоп победил Эномая.

   — С помощью обмана, — перебил Пифагор. — А штрафных денег с него не взяли. И более того — назвали полуостров его именем.

Тем временем трубач и глашатай вышли на середину поля. Зазвучала труба, возвещая начало забега, и раздался зычный голос:

   — Пусть выходят бегуны!

Их четверо, обнажённых, совершенных в юной красоте. Пока они подходят к белому порогу с протянутыми вперёд руками, упираются ступнями в ямки, глашатай выкрикивает имена состязающихся, называя их родину — Афины, Сиракузы, Спарта, Хиос.

Вперёд сразу же вырываются спартанец и афинянин. Они мчатся, едва касаясь земли. Хиосец бежит третьим. Но вот он обгоняет афинянина и обходит спартанца. Он первый. Судья поднимает его руку и вручает победную ленту, жрец передаёт факел, и под торжествующий рёв загораются уже лежащие на алтаре жертвы.

   — Мой выход вечером, — внезапно проговорил Милон. — Но мне бы не хотелось, чтобы ты стал свидетелем постыдного зрелища. Лучше походи по Олимпии.

Пифагор решил начать с посещения олимпийского храма Геры, не уступавшего по древности самосскому, но не испытавшего его бедствий.

Конечно же такого нет нигде. Взгляд выхватил и отделил среди каменных колонн одну деревянную. Коснувшись кончиками пальцев гладкой поверхности, Пифагор ощутил её древнюю неиссякающую теплоту.

И снова в глазах его потемнело. Он увидел себя стоящим у мачты корабля и вглядывающимся в невысокий берег. «Пеласгия!» — услышал он слова кормчего и вслед за ними плеск коснувшихся волн якорей.

   — Да хранит тебя Посейдон! — проговорил Эвфорб, подходя к борту. — Можешь отчаливать.

   — Нет, я тебя дождусь.

   — Откуда у тебя такая уверенность ? — отозвался Эвфорб.

Ноги коснулись дна. И вот он бредёт по пояс в воде, повторяя одно и то же: «Парфенона... Парфенона».

И снова мелькнул свет. Эвфорб ощутил себя Пифагором. Оторвавшись от деревянной колонны, он вступил в пронаос, и взору открылась каменная фигура богини на троне. Вскинутые дуги бровей, взгляд, источающий спокойствие. «Конечно же, — подумал Пифагор, — статуя моложе храма на много столетий».

Из-за боковых колонн послышались размеренные голоса.

   — Нет, это не Елена, а человек, замахнувшийся на женщину, — вовсе не Менелай. Ведь Менелай, приняв возвращённую ему Елену, отплыл с ней в свою Спарту.

   — Ты прав. Сравни это изображение с тем, что на четвёртом поле, где Елена стоит в окружении братьев Диоскуров. Совсем другое лицо. А там имеется надпись: «Вот Тиндариды Елену ведут».

«Толкователи!» — усмехнулся Пифагор и, подойдя к спорившим, протиснулся между ними к деревянному ларцу с наложенными на поверхность пластинами из слоновой кости и золота. Художник смешал в четырёх рядах мифы Трои, Афин, Коринфа, Мегар. Над головами многих персонажей были надписи бустрофедоном в одну или несколько переплетающихся линий, поворачивающихся, как ходят быки по пашне[48] или разворачиваются атлеты при двойном беге.

Сколько ни вглядывался Пифагор, он не отыскал ни изображения Анкея, ведущего «Арго» через Симплегады, ни Окирои, уносимой с корабля Аполлоном, ни, что его более всего удивило, сцены рождения Геры под самосской ивой. Конечно, художник никогда не читал Асия.

   — Брат! — послышался голос Эвнома.

Пифагор оглянулся.

   — Я видел Меандрия! — взволнованно проговорил Эвном. — Меня он, к счастью, не узнал.

   — Ну и что? — удивился Пифагор. — Почему бы ему не побывать на играх?

   — Я за ним последовал и оказался у самосской сокровищницы. Там его ожидало несколько человек, судя по говору пелопоннесцев. Поздоровавшись, Меандрий увёл одного из них внутрь. Другие ждали, а после его возвращения стали заходить по одному и другие. Поликрат что-то затевает. Я должен тебя покинуть.

   — Вот тебе и священный мир! — воскликнул Пифагор.

Эвном пожал плечами.

Спартанцы

Дориэй вёл отряд по пыльной улице Спарты. На нём не было ни серебряных доспехов, ни чего-либо другого, свидетельствующего о его царском происхождении. Только отворот гиматия на спине отдалённо напоминал львиную шкуру, указывая, что это потомок Геракла.

Не доходя до дома эфоров, Дориэй крикнул:

— В ногу!

И спартанцы ударили сандалиями по земле с такой силой, что все вокруг скрылось в густом облаке пыли. Но эфоры на шум шагов не вышли, и в сердце Дориэя вкралось сомнение — заинтересованы ли эфоры в его победе.