Пифагор

   — Интересно, кому же захотелось иметь такой перстень? Конечно же не купцу, не мореходу, не...

   — Не ломай голову. Подобный каприз мог возникнуть только у поэта.

Пифагор положил перстень на край стола.

   — Тебе известны его стихи?

   — Нет, но он представился поэтом, и в этом нет сомнения, поскольку он гость Поликрата. Тиран всё время приглашает к себе знаменитостей. На его содержании в Астипалее живут многие. Незадолго до твоего прибытия Самос покинул поэт Ивик, кажется региец. Наш Асий, как понимаешь, не заказал бы такого перстня.

Пифагор улыбнулся:

   — А если бы это и пришло ему в голову, кто бы мог в его время выполнить такой заказ? Резьба по камню, процветавшая в древности, возродилась лишь недавно.

Мнесарх вложил перстень в футляр.

   — А заказчик лесбосец? — спросил Пифагор.

   — Нет, беглец из ионийского Теоса, захваченного персами. Если он тебя интересует, можешь отнести ему его заказ. Старец каждое утро проводит в гимнасии.

   — Старец? — удивился Пифагор.

   — Он моих лет. Зовут его Анакреонтом. Он расхаживает по городу в сопровождении рыжеволосого юноши-красавца, тоже гостя Поликрата. Разное о них говорят.

В гимнасии

Дорогу к новому гимнасию не надо было спрашивать. Его пропилеи[22] издалека блистали мрамором колонн, выделяясь на фоне зелёной горы, которую Пифагор помнил с детства. Сквозь неё проходил теперь водный поток, охватывая гимнасий двумя рукавами и превращая его прямоугольник в полуостров.

Огороженное поле, полого спускавшееся к Имбрасу, занимали не более десятка атлетов, упражнявшихся в прыжках, беге и метании диска. Пифагор мгновенно определил того, кто ему был нужен, обратив внимание на юношу и старца, перебрасывавших друг другу мяч. Если он отлетал далеко, за ним вдогонку бежал мальчик лет четырнадцати. Тогда слышалось непривычное имя — Залмоксис.

Прошло немало времени, пока играющие обратили на Пифагора внимание, и старец, передав мяч юноше, приблизился.

Судя по седине и морщинам, ему было лет шестьдесят, но блестящие, коричневатого оттенка глаза придавали лицу юношескую живость.

   — Не желаешь ли занять моё место? Эта игра, как и любовь, на троих не рассчитана. Мне же давно пора передохнуть.

Речь у него была чисто ионийской.

   — Благодарю тебя, Анакреонт, — ответил Пифагор. — Но, право, ни в той, ни в другой игре у меня нет твоего опыта.

   — Так ты знаешь меня? Откуда? Ты самосец?

Прочтя на губах собеседника непроизнесённые слова: «И где твои сандалии?», Пифагор улыбнулся.

   — Мой отец Мнесарх посылает твой заказ.

   — Триерарх[23]! Я о тебе слышал! — воскликнул Анакреонт, меняя тон.

   — Нет, не триерарх. Триерарх — мой младший брат Эвном. Я — Пифагор и покинул остров задолго до того, как ты здесь появился, ещё до прихода к власти Поликрата. Вот твой перстень.

Анакреонт поднёс перстень к глазам и радостно закричал:

   — Метеох!

Юноша поспешно последовал на зов, и Пифагор оказался лицом к лицу с самим совершенством. Увлажнённые недавним напряжением волосы, разделённые спереди пробором, ниспадая, подчёркивали матовую белизну щёк и округлость подбородка.

   — Взгляни! — обратился поэт к юноше. — Как раскинулась молодая кобылица на лугу Эроса!

Юноша скользнул по перстню рассеянным взглядом. Видимо, его мысли были заняты другим.

   — Да посмотри же! Каков изгиб поясницы! Какая дымка страсти в глазах! Вот этим перстнем я буду запечатывать послания к тебе, если ты не раздумаешь уехать.

   — Но ведь я должен навестить отца, — неуверенно проговорил юноша. — И вскоре вернусь.

   — Должно быть, твой отец знатного рода? — вступил в разговор Пифагор.

   — Его отец Мильтиад, владыка Херсонеса, страж проливов, в прошлом друг царя Креза, — ответил за юношу Анакреонт.

Пифагор, припоминая, наморщил лоб.

Метеох улыбнулся:

   — Мне кажется, Пифагору должен быть известен афинянин Мильтиад, сын Кипсела, оказавший гостеприимство варварам, растерянно бродившим по городу в поисках своего будущего правителя.

   — Вот именно! — обрадовался Пифагор. — За своё долгое отсутствие я стал почти чужестранцем. Удивительную же историю о юноше, сидевшем у порога и окликнувшем чужеземцев в странных одеяниях с копьями в руках и открывшем им двери своего дома, я услышал на Сиросе от учителя Ферекида.

   — О том, что долонки передали моему отцу изречение пифии, согласно которому они должны избрать своим вождём первого, кто окажет им гостеприимство, тебе известно, — проговорил Метеох с гордостью. — Так вот, тяготясь владычеством Писистрата, отец отправился вместе со своими новыми подданными и частью афинян на Херсонес и отделил перешеек стеною, чтобы защитить его обитателей от набегов непокорённых фракийцев.

   — У этой стены мы и познакомились, — вставил Анакреонт. — И когда Мильтиад отправил Метеоха с дружеским посланием к Поликрату, я взялся его сопровождать.

   — Залмоксис! — крикнул Метеох. — Собери мячи.

   — Какое странное имя... — заметил Пифагор. — Если не ошибаюсь, оно означает на языке крестонеев — есть во Фракии такое древнее племя — «затихший», «заснувший». Это слово имеет тот же смысл, что наш «медведь», поскольку животное уходит в долгую зимнюю спячку. Не правда ли, Залмоксис?